Наследники Шамаша. Рассвет над пеплом - Alexandra Catherine
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ты поклялся мне в вечной любви тогда, на вершине мира. Я же не смогла высказать тебе всего, что желала. Я испугалась своих чувств, твоих чувств, нашего счастья, которое разрывало мое сердце. Теперь впереди у меня вся Вечность, чтобы помнить тебя и хранить в сердце свою любовь … Я, Ишмерай Алистер Праций, клянусь любить тебя, Марк Вальдеборг, всё то время, что мне отпущено, и много дольше, ибо смерть — лишь продолжение жизни вечной. Да будет свидетелем мне Вечность…И ты, Господи, и ты тоже был свидетелем! — приглушенно воскликнула Ишмерай, трясясь, сжимая кольцо и воздевая ладони к сводам церкви. — Ты знал, как люблю я его! Ты забрал его! И Марцелла тоже!»
Медленно уходил февраль, обрушившийся на город слякотью, ледяным ветром и прохладным солнцем, которое пробивалось сквозь холод зимы, давая дорогу долгожданной весне. Стало теплее, и люди начали больше улыбаться. В этом царстве всеобщего пробуждения Ишмерай чувствовала себя лишней и мёртвой, не способной ни к жизни, ни к радости.
Когда Ишмерай вернулась в дом Вайнхольдов, она услышала оживлённый голос Марты Вайнхольд, добрый покрякивающий смех Ханса Вайнхольда и тихое низкое повествование Адлара Бернхарда. Отличный слух ожидающей своего учителя Мэйды уловил шелест входной двери, и девочка в крайнем возбуждении выбежала в коридор, пропищав на весь дом:
— Миррина Камош! Ах, где же вы были?! Мы вас так долго ждем!
— Альжбета… — тихо произнёс господин Бернхард, выйдя к ней. — Вы совсем замерзли. Обогрейтесь у камина. И, похоже, вы больны.
— Альжбета, на тебе нет лица! — воскликнул господин Вайнхольд, затягивая её в гостиную.
Ей казалось, что её тянут в болото черноты и погибели. Ей стало трудно дышать.
В гостиной сидел Александр. Он поднялся ей навстречу, что-то пробормотал, но Ишмерай не услышала что. Её не интересовало, что говорит Элиас Садеган. Ей мог помочь только Александр Сагдиард.
Мэйда усадила её на диван ближе к камину, Лейлин принесла шаль, Адлар Бернхард бережно укутал её, но Ишмерай становилось все хуже от этой заботы. Она душила её, она себя сама душила и была сама себе в тягость.
Девушка закрыла глаза, и ею завладело мертвое оцепенение. Жужжание суетливых голосов слилось с мрачным шипением Кунабулы, которое добиралось до её сердца и медленно сжимало его, причиняя невыносимые муки.
«Ты клялась, что присягнешь мне… — услышала Ишмерай тёмный голос, не похожий ни на мужской, ни на женский. Бесплотный, мертвый голос проклятого камня, навек застывшего в небытии, навек в нем погребенного. Калиго? Или Нергал? — А клятвы, данные богу, нерушимы… Иначе тебя ждет смерть тех, кого ты любишь больше всего… Собственная смерть — ничто по сравнению со смертью тех, кто дорог…»
«Я уже говорила тебе, Нергал, — мысленно ответила она, всё глубже уходя в чёрную дрему. — Я буду служить тебе, когда Атаргата, богиня луны, спустится на землю с ночного неба и станет союзником детям Шамаша, когда демоны, рабы твои, пробудят свою волю и объединяться, чтобы отомстить тебе. Когда мой Марк вернётся ко мне таким, каким он был до смерти … Не может быть договора между хозяином Тьмы и отпрыском Света…»
«Ты — не отпрыск Света. Ты отреклась от него. А Шамаш не прощает тех, кто отрекается от него! Не ищи помощи у Шамаша. Он не поможет тебе. Он никогда не спасет тебя от гибели. Он будет ей рад. Запомни это…»
Ишмерай медленно открыла глаза. Позади, у дивана, тихо переговаривались господин Вайнхольд и господин Бернхард. Александр редко вставлял свое слово в разговор. Что-то приглушенно ворковала Мэйда, а её мать что-то напутственно ей говорила.
— Простите… — шепнула Альжбета, поднялась, сделала книксен и стремительно покинула гостиную и дом, выскочив в холодный сад без плаща, без рукавиц. Она бежала по снегу, плача, спотыкаясь, не зная, что делать дальше, погружаясь в пучину такого отчаяния, что все существо её взвыло от безысходности.
В стороне она услышала, как решительно скрипит снег под чьими-то шагами.
Увидев её состояние, Александр остановился, будто напоровшись на стену, сложил руки на груди и очень строго прорычал:
— Та-ак!.. Прекрати сейчас же!
Ишмерай помнила, как ненавидел он её слезы. Девушка отвернулась, пытаясь унять свои рыдания или заглушить, чтобы он не слышал их и не понял глубины её отчаяния. Она прижималась к жесткому стволу, будто он мог понять её лучше, чем человек из плоти и крови.
Захрустел снег… Не сейчас. Только не сейчас.
Александр взял её за плечи, развернул и вдруг прижал к себе, крепко обняв. Это было так неожиданно, что Ишмерай застыла, перестав всхлипывать. Глаза её широко распахнулись, под щекой она почувствовала громкое и твердое биение его сердца. Она услышала аромат его одежды и кожи, который вдруг показался ей родным. И прижалась к нему в ответ, всхлипнув и безудержно зарыдав, не сторонясь его, не стесняясь. Она плакала в голос, изливая ему всю силу своего горя, не таясь, не оставляя у себя ни слезинки. Тонкие руки её обвились вокруг его крепкого стана, маленькие кулачки сжали его одежду.
Александр терпеливо молчал, поглаживая её по голове, принимая её горе, теплом своим стараясь унять её дрожь. Он терпел столько, сколько было нужно, пока Ишмерай не начала приходить в себя.
Сначала рыдания её стали тише, затем разжались кулачки, после она попыталась что-то произнести, но лишь что-то невнятно квакнула и испуганно прижала ладошку ко рту, на что Александр деловито сказал:
— Присядем.
Он, укутав её в свой теплый плащ, подвел к скамье и усадил её. Александр присел рядом и начал поглядывать на нее, ожидая, чем она объяснит бурю своего горя. Но Ишмерай долго молчала, силясь взять себя в руки. Когда ей это удалось, она прошептала:
— Прости меня. Ты не должен был этого видеть.
— Это точно… — невесело усмехнулся он. — Это твоя истерика потребовала от меня больше мужества, чем на поле битвы.
— Прости…
— Переживу, — строго ответил он, заглядывая ей в лицо. — Теперь рассказывай.
— Ты сочтёшь это…
— Чем бы не счёл, — перебил Александр.
Ишмерай порывисто вздохнула, собираясь с силами.
