Наследники Шамаша. Рассвет над пеплом - Alexandra Catherine

кинулся к самим воротам, чтобы остановить разбушевавшееся море людское, прорывавшееся сквозь брешь и грозившее захватить Аргос одним своим страшным количеством.

Он вдруг осознал, что люди перестали охотиться на фавнов, — они пытались достать его, вытащить из стены его же огня.

Фавны перестали обороняться, они защищали Акила. Если погибнет он, погибнут все они.

Огонь его ослаб, пальцы заболели, и левую руку его пронзила бешеная боль. Боль, придавшая ему ярости, и огонь его разбушевался еще безудержнее. Ночь наполнили предсмертные крики сжигаемых заживо людей.

Но боль не отпустила. Ему казалось, что рука его горела. Разгорелась и старая рана на груди. Рукав промок насквозь от крови.

— Рианор, уходи, ты ранен! — услышал он голос Сибелира.

— Без меня вам битву не выиграть! — прорычал тот. — Вас слишком мало!

— Я не могу посволить тебе умерет, Рианор! — закричал Сибелир.

— Какая тебе разница? Я же человек!

— Моя Тсаритса накасала мне хранить вас, Рианоры! Двух твоих сестёр я уше не уберег. Я не могу пошертвовать ещё одним Рианором!

Акил не слушал его. Он поднял огонь свой высокой стеной и обрушил на людей.

Неистовая боль пронзила плечо, и он более не смог поднять левую руку — плечо разворотило — он увидел мясо, мускулы, а в глубине белела кость. Один выстрел Сибелира, и враг, изуродовавший плечо Акила из пистолета, упал замертво.

«Нет! — громыхнула мысль. — Я должен найти обеих! Я должен довести их до дома! Как могу я, как смею сдаться?!»

И Акил зарычал — от ярости, отчаяния и боли, которая становилась сильнее по мере того как слабел огонь. И вдруг раздался взрыв.

Сагрия, непонятно откуда взявшаяся, ловко проскользнув мимо Ивена Аима и Умрата, сверкнув расплавленной медью своих волос, крикнула:

— А ну помогайте!

Она взмахнула рукой и швырнула во вражескую толпу два больших стеклянных сосуда. Акил огнём взорвал сосуды. Прогремел взрыв, от которого заложило уши и у нападающих, и у оборонявшихся. На этот раз среди сгоревших врагов появились раненые — осколки порезали их, и они стали легкой добычей аваларцев. Пламя, управляемое Акилом, полетело дальше, сжигая всё на своём безумном пути.

Акил обернулся к Сагрии, и увидел, как сильно она нахмурилась. Она будто испугалась его, но быстро успокоилась. И раненый парень начал медленно опускаться на землю в своём бессилии.

Он услышал, как где-то далеко, быть может, не в этом мире, умирающая ночь озарилась смутно знакомой песней. И почудилось ему, что то была песня зари, розоволикой и златовласой, предвещающей победу.

«Атийцы!» — слышал он со всех стороны среди рева своего огня.

Торжественная песня зари, похожая на вопль орла, вновь вспорола марево ночи, и Акил вспомнил, где слышал этот звук, — в Атии — то был звук атийского горна. И тотчас ему вторил второй рог — более низкий и грозный, похожий на рык льва, — горн Карнеоласа.

«Невозможно! — ошалело подумал Акил. — Я схожу с ума!»

Акил поглядел своими полуослепшими от усталости глазами в сторону ворот и охнул: неприятель оказался зажатым — с одной стороны огнем, с другой — неизвестными войсками.

— Это атийцы и карнеоласцы! — услышал он восторженный крик Нидара Сура.

Будто сквозь дивный полусон увидел он ярко-белый свет впереди, и сердце его дрогнуло. Ему захотелось заплакать и покориться этому сиянию, оно он сдержался. И тут он увидел лицо своего отца.

Акил отпрянул, не веря глазам своим, думая, что он сошел с ума, но он услышал изумленный шепот товарищей: «Лорен Рианор! Лорен Рианор пришел! Как он нашел нас?!»

То действительно был его отец.

— Акил! — выдохнул он, касаясь своими сияющими ладонями лица и головы сына. — Акил, ты слышишь меня?

Акил уставился на своего отца, будто на чудо. Он с трудом удерживал свое сознание.

«Какой замечательный сон! — подумал Акил. — Должно быть, раны мои смертельны, и перед смертью я вижу того, кого так долго желал увидеть — своего отца, на которого я так долго хотел быть похожим…»

Когда он увидел Гаральда Алистера, ему вовсе расхотелось закрывать глаза — слишком чудны были видения.

Но дивный свет заставил его закрыть глаза, и голова Акила отяжелела — он слышал все происходящее вокруг — но слишком далеко. Он летел над Аргосом. И летел так высоко, что крылья его медленно сгорали под зноем палящего солнца.

Гаральд Алистер стоял в холодном тёмном склепе перед большим глиняным кувшином, расписанным звездами и серебряными шарами луны, в котором покоился прах Марцелла Атрея, верного хранителя герцогской семьи. Герцог стоял с опущенными руками. Обе дочери исчезли, и никто не мог ответить ему на вопрос: кем именно и в какую сторону.

Пока он ехал в Заземелье, он искренне верил в то, что обе дочери его и Акил живы. Ему становилось дурно от мысли, что эти дикари могли сделать с юными красивыми девушками, если они столь безжалостно расправились с фавнскими женщинами и детьми, если они столь зверски убили Марцелла, а от Александра не оставили и следа. Герцог был отчего-то уверен, что Александр мертв, а не сбежал. Этот человек был слишком горд, чтобы сбежать от опасности, — он шел к ней навстречу с наглой усмешкой.

Оставшихся врагов оставили на поле боя — их допрашивали карнеоласцы и атийцы, и дело это было не из лёгких, — в Аваларе только несколько фавнов говорили на языке врага. Народ Авалара, узрев человеческих своих спасителей, встретил их недоуменно, а придворные — настороженно. Герцог холодно выслушал благодарности Верховного Жреца Гасиона, с опаской поглядывавшего на герцога и его людей, и направился в склеп.

Ему не терпелось поговорить с Сибелиром и его дядей, чтобы разузнать, где и как долго искали его дочерей, чтобы пуститься на поиски самому. Как жить ему теперь с осознанием того, что он более никогда не увидит ее и не услышит?

Как мог он вернуться к Акме и сообщить, что не смог спасти их дочерей?

Нидар Сур, стоявший за спиной герцога, не знал, куда себя деть: он никогда не видел герцога столь подавленным, охваченным подобным отчаянием.

— Я заберу этот