Марта - Светлана Гресь
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
― Разинь роточек, положу кусочек. Не пропадать же добру. Пока нам принесут пирогов, перекуси, а после вместе расправимся с изувером, – пригрозила взглядом в сторону мужа. – Надо наказать неблагодарную скотину. Столько дней жизни посвятила ему и вот отдача!
― На меня не рассчитывайте! Не могу! Не хватает решительности даже петуху голову снести, и спать не могу с каждым по очереди. Не привык! Особенно с мужеским полом. Представления не имею, как это делается.
Не могу откушать этой стряпни! Вчера уже отобедал. Сегодня сыт по горло, дальше некуда. – Вид такой кислый, испуганный даже.
― Я пока прошу, попробуй, козлик. Не спеши отказываться, потом ведь пожалеешь, да будет поздно, – как-то странно, словно угрожая.
― А что, полагаешь, у меня выбора нет? – оглядывается назад на мужика. Попробуй, угадай, что у того в мозгах, сейчас, как грохнет чем по голове, а потом, ровно пьяного, и утащат к себе в постель.
― Оно, конечно, с перчиком, да с приправками может и хорошо, только тебя, то есть вас с хозяином, объедать не смею. Кушайте, на здоровье, наслаждайтесь. По крайней мере, труп прятать не надо. Съели – и все дела! Вот выпить могу, – жадно схватил бокал. Пьет вино взахлеб, а глаза поневоле вонзились в блюдо. – А тарелочка, небось, не простая.
― Обижаешь, солнце мое, золотая.
― Пожалуй, если мощи эти уберешь, – стал сомневаться в дальнейших действиях. – То я в одиночестве на досуге помяну вашего общего друга, убиенного невинно до срока. Я полный и глубокий, очень глубокий вегетарианец, только что понял. Душа моего сердца совершенно против мясного питания, особенно убитую мертвечину не переносит. А блюдечко-то ничего, можно поближе разглядеть?
― Вирена, дорогая, неужели тебе этот клятый, крикливый петух дороже, чем я, твой любящий супруг, – заскулил толстяк за его спиной. – Прости меня, я погорячился, достал он меня сильно своим воплем, каждое утро одно и то же.
Она лишь злобно прошипела что-то в ответ. И тут вдруг Трофим понял, что напоминает ему этот кусок мяса. Это куриный, то есть петушиный окорочок. До него дошло, что за мальчики и девочки были в саду. Он их, конечно, видел. Это куры и петухи. Ну, конечно, голые! Они же в перьях. Кто их раздевать будет?
Так это всего лишь тот Петька, что с ним на кладбище ночь провел. Это он, дружок, ее любимый мальчик!
У-уф! – вмиг отлегло от сердца. Его жаль, безусловно, конец бесславный, но, если бы он ему над головой среди ночи разорался, в тот же момент был бы прикончен. Вздохнул с облегчением.
― Я – то думаю, что за знакомый портрет? Кого он мне напоминает? Теперь понятно! К слову сказать, такой же костлявый, что и хозяйка. Я хотел сказать, такой же изящный… на ноги и… на голову. Совсем заговорился. Пора идти, забыл свечу в комнате загасить, еще пожар поднимется.
― Меня с собой возьми.
― Разве, на тот свет чертей отпугивать, – промелькнула злая мысль.
― Возьми, я сгожусь. Вместе будем тушить пожар нашей страсти.
― В другой раз. Обязательно загасим это самую… непомерную тягу. Сейчас, ну, очень, тово… занят. Просто забыл о делах неотложных.
― Тогда, может, сегодня ночью, – скулит, просит растерянная дама парня несговорчивого.
― Согласный. Только луна взойдет, и я тотчас на берегу. От нетерпения сгораю уже сейчас, – ехидно жмурится, оглядывая помещение.
― Я тебе не верю, – надула губы.
Медленно собирает все свое добро в сумочку.
***
Трофим, наконец, увидел Марту. Та шла прямо на них, попрощавшись у двери с каким-то незнакомым молодым человеком. Обрадованный, хотел броситься навстречу.
― Стой! – схватила за руку Вирена, – шутишь все, а ты скажи, по правде, нравлюсь тебе, али нет, любишь уже или еще думаешь.
― По правде и говорю, приходи ночью к реке, узнаешь.
― Я хочу сейчас, – растерянная, – вот и пироги готовы.
Будто не заметила его язвительного тона.
― Трофим Тимофеевич, возьми, это все твое, – двигает в его сторону. – А ночью я еще принесу, ты не сомневайся.
Он уже не слышит последних ее слов. Сладко, но не без ехидства звучит его тенорок.
― Здесь ровно нету дороги.
Марта нехотя остановилась, ласково сцепившись глазами, подумала, приглянулся парень, что и говорить, хорош, жаль только, что молод. И тут же увидела Вирену рядом с ним за столиком, груду драгоценностей перед ней и сразу поняла, в чем дело. Эта переспевшая кляча уже успела развести глупого парнишку на любовь. Нравится кошке молоко, да рыло у нее слишком коротко.
Не сводя смеющихся глаз с товарки, присела на свободный стул, протянула певуче,
― Какие дамы украшают своим наличием это, не менее шикарное, место. И почем нынче поблекшая любовь? – кивнула, улыбаясь хитро.
Вирена рассердилась не на шутку, аж затряслась вся.
― У кого и поблекшая, а у кого вообще никакой.
― Куда уж нам, некоторые пораньше нас встали, да всех женихов и расхватали. – А ты чего сидишь? – обращается к Трофиму. – Ртом не гляди, ушами не хлопай, иди, куда собирался, я тут сама управлюсь, – дотронулась к его руке.
Вирена сейчас напоминала вулкан, готовая извергнуть лаву и пепел на голову строптивой молодки.
― Чего здесь раскомандовалась! Он мой и мне решать, куда идти ему со мной, – положила на другую руку парня свою тощую ладонь.
― Был, да весь сплыл. Ишь, губы раскатала! Не к этой препоганой роже румяна, не к этим загребущим рукам пироги. Пока прошу по-хорошему, отстань от парня!
― Чтоб тебе коров обдирать, да в этих уборах щеголять, злыдня тупоголовая. – Прошипела в ответ, хмуро окидывая свирепым взглядом Марту.
― Известно, где нам тягаться за такими умными да видными богачками, – улыбнулась коварно. Потом таинственно, чем окончательно рассердила Вирену. – Будешь рассказывать кому другому, про свои наивные и чистые отношения, может и поведется кто, а здесь промахнулась, образина косоглазая. Не твой парнишка, не навязывай ему добро паршивое и свою гнилую любовь. Понятно! Скоро рассохнешься, а все туда же. О встрече с Богом думать пора, плесень пересушенная.
Та запыхтела злобно, будто поднялась на крутую гору.
― Чо, милая, глазки растаращила, губки растопырила. Ишь, как разморгалась, бедняжка. Правда глаза выпекает. – Не удержалась, чтобы не подразнить. – Хлебай свой компот, да не подавись, любовью тяпнутая кляча.
― Не твоего ума дело, – наконец, резко отрезала Вирена. – Он мне в чувствах божился, при всех божился. У меня и свидетели есть. – Решительно
