Еврейское остроумие - Зальция Ландман

— В Берлине обанкротился Нахтлихт. Нас это сильно задевает?

— Нет, он нам ничего не должен.

— У Беншера большие растраты. Сколько мы там потеряли?

— С Беншером мы вообще никогда не работали.

Хозяин, озабоченно:

— Черт возьми, так есть у меня, в конце концов, свое дело или нет?

Розенбаум обанкротился. Приходит к нему один из друзей и поносит его на чем свет стоит:

— Ты еще вернешь мне мои деньги! Ну, чего ты молчишь? Скажи что-нибудь, хоть выругайся, хоть скажи "поцелуй меня в ж..!".

— Ни за что. Такое я говорю только тем, кто хочет получить у меня вексель.

Старый Левинзон умирает. Напрягая последние силы, он диктует сыну имена должников и суммы, которые они ему должны. Потом, утомленный, замолкает.

— А имена кредиторов ты мне не хочешь продиктовать? — спрашивает сын.

— Зачем? — бормочет старик. — Не бойся, они сами объявятся.

Вариант.

— Отец, а кому ты остался должен?

— По-твоему, я и это должен перечислять? Пускай мои кредиторы тоже умрут и сами скажут своим детям, кто и сколько им должен.

Теплицер со своим будущим зятем пробирается через толпу в зале биржи и говорит ему:

— Видишь этого толстяка с норковым воротником? Я ему должен пятьдесят тысяч. А тех двоих господ? Это компаньоны, им я должен двадцать тысяч. А того щеголя с моноклем? Он мне ссудил семьдесят тысяч.

— Но, папа, — недоумевает молодой человек, — почему вы мне показываете только тех, кому вы должны? Почему не расскажете, что вы сами имеете?

— Дурачок! То, что я им должен, я как раз и имею!

Зильберштейн учит своих сыновей уму-разуму:

— Если вы замыслили поправить свои финансы с помощью банкротства, то прежде всего научитесь помалкивать и выглядеть невозмутимыми. Хочу вам объяснить это на примере. Допустим, у какой-нибудь умной еврейки украли курицу. Что она сделает? Будет помалкивать, а взамен украденной стащит курицу у соседки. Если соседка тоже умная, она стащит курицу у следующей соседки… И в конце концов у какой-то еврейки пропадет курица, которая принадлежала вовсе не ей. Если эта еврейка окажется дурой и примется причитать, то все другие еврейки закроют покрепче ворота — и тогда, конечно, курицы будет не хватать у нее.

Улицы в Амстердаме, особенно в тех кварталах, где прежде находилось гетто, очень узкие.

В одну из жарких летних ночей Кон беспокойно ворочается в постели.

— Тебе нехорошо? — спрашивает жена. Кон тяжко вздыхает:

— Я должен Натансону, который живет напротив, триста гульденов, завтра утром я должен с ним расплатиться, а денег у меня нет.

— И это все? — спрашивает жена, решительно встает и кричит в окно. — Натансон, ты меня слышишь? Мой муж, Кон, не заплатит тебе утром! — Потом закрывает окно и говорит Кону: — Теперь уже спи наконец! Пусть теперь Натансон не спит…

— Заплатить за товар наличными я не могу, но я точно расплачусь через месяц… Поймите же: месяц — это всего лишь тридцать дней!

— Да, вы правы, тридцать дней я мог бы выдержать… Но тридцать ночей!

— Есть вещи, которые я просто не в силах понять. Я поехал в окружной город, взять денег взаймы. И ничего не вышло, потому что меня там никто не знает. Тогда я попытался сделать это дома — и опять ничего не вышло: тут меня знает каждая собака!

Из письменного напоминания об уплате долга:

"Кто обещал, что расплатится к сроку? Вы! Кто не сдержал слова? Вы! Кто же мошенник?

Ваш Вольф Розенхайн"

Йосель должен Рубену деньги. На письменные напоминания Йосель не отвечает, по телефону его никогда не застать. Наконец Рубен приезжает к нему сам. Йосель проводит его в свой кабинет, тщательно закрывает двери и шепотом говорит:

— Хочу поделиться с тобой тайной. Я могу доверять тебе полностью?

— Буду нем как могила!

— Хорошо, тогда слушай: одалживать мне деньги — совершенно безнадежное дело!

— Когда я даю кредит, я требую вернуть вдвойне.

— А я — половину.

— Какой в этом смысл?

— Ну, в этом случае я меньше теряю…

Отец взял с собой сына в деловую поездку. Сын удивлен тем, с какой страстью его отец стремится сбить цены.

— Папа, — говорит он, — зачем тебе это нужно? Ведь ты и так ничего не заплатишь.

— Верно, — соглашается отец. — Но я жалею людей: мне не хочется, чтобы они на мне очень уж много теряли!

Хозяин, служащему:

— Этот Эренберг, должно быть, совсем сошел с ума. Он должен нам две тысячи гульденов. Посмотрите, что тут можно сделать.

Служащий, вернувшись со встречи с Эренбергом:

— Да, он явно мешуге.

— Но деньги он хотя бы вернул?

— Ну, он еще не настолько мешуге…

Банкир Шпербер, своему кассиру:

— Этот кулак, Фейт, должен мне тысячу марок. Я слышал, у него умерла мать. Поезжай к нему и осторожно заведи разговор… Как-нибудь так: "Люди, почему это вы все в черном? У вас кто-нибудь умер? Как, ваша матушка умерла? Какое горе! Наверное, она оставила вам наследство? Ага, тогда у вас есть деньги? Вот здорово: наконец-то вы сможете расплатиться со стариком Шпербером!"

Все точно запомнив, кассир едет к крестьянину Фейту. Приехав, он видит: все веселы, никакого траура, работа кипит. Он осторожно заводит разговор: "Люди, почему вы не в черном? Как, никто не умер? Стало быть, матушка в добром здравии? Тогда она вам ничего не оставила? Значит, у вас нет денег? И вы наверняка не можете расплатиться со стариком Шпербером?"

— Я сейчас основательно сижу на мели.

— Что ж, Бог вам поможет!

— Конечно. А пока, в счет этой помощи, одолжите мне пять рублей!

Бедный деревенский еврей приехал в город, к своему не менее бедному родственнику. Он впервые видит банк — и спрашивает, что это такое.

— Это вроде лавки, — объясняет родственник, — но никаких товаров у них нет. Там просто получают деньги.

Деревенский еврей удивляется:

— Выходит, если мы туда зайдем, они нам с тобой так, ни за что ни про что?..

— Да, тут ты можешь быть совершенно уверен: они и тебе ни за что, и мне ни про что…

Бедная еврейская община в Галиции обращается к богатому торговцу углем из Львова с просьбой: не мог бы он пожертвовать ей шесть вагонов угля? На что торговец отвечает:

— Подарить уголь я вам не могу, но продать за полцены готов.

Община согласна и заказывает три вагона.

Спустя несколько месяцев, не получив ни платы, ни дополнительного заказа, торговец посылает напоминание.

Община отвечает: "… А напоминание ваше нам непонятно. Вы предложили шесть вагонов за полцены, что соответствует трем вагонам. Эти три вагона мы получили, на оставшуюся часть не претендуем".

Симон и Леви были добрыми друзьями, пока не случилось так, что Симон взял у Леви взаймы сто рублей и не вернул их.

Симон подает на бывшего друга в суд. Леви, однако, клянется, что никогда не брал этих денег. А так как никакой расписки у Симона нет, он процесс проигрывает…

Когда они вместе выходят из суда, Симон с горечью говорит:

— И не стыдно тебе из-за ста рублей пойти на клятвопреступление?

— А тебе? — спрашивает Леви. — Тебе не стыдно из-за ста рублей толкнуть своего друга на клятвопреступление?

Кон приходит к адвокату:

— Посмотрите, что мне пишет этот мошенник Грюн: я, дескать, должен вернуть ему две тысячи гульденов, иначе он подаст на меня в суд. Никогда в жизни я не брал у него двух тысяч гульденов, могу в этом поклясться!

— Что ж, тогда дело совсем простое… Барышня, диктую: "Так как двух тысяч гульденов я у вас никогда не брал, то ваш иск меня не волнует…"

— Но, господин адвокат, так не годится! Барышня, пишите: "Так как две тысячи я вам давно вернул, то ваш иск…"

— Господин Кон, вы только что сказали, что не брали у него этих денег!

— А что, разве брал?

— Почему же вы хотите написать, что давно их вернули?

— Видите ли, господин адвокат, если я напишу так, как говорите вы, кончится тем, что он выставит двух свидетелей, и они подтвердят, что он таки давал мне деньги… Если же я напишу, как я хочу, тогда двух свидетелей выставлю я…

Судья спрашивает ответчика:

— Вы утверждаете, что заплатили эти триста рублей? Истец это отрицает. Вы можете поклясться?

— Думаю, да, ваша честь.

— Нет, так клясться нельзя. Вы должны сказать или "я заплатил", или "я не заплатил".