Еврейское остроумие - Зальция Ландман

— Нет, так клясться нельзя. Вы должны сказать или "я заплатил", или "я не заплатил".

— Вот-вот, именно в этом я и хотел поклясться!

Теплицер, несмотря на неоднократные напоминания, не возвращает деньги. Бухгалтер кредитора предлагает шефу послать резкую телеграмму и составляет черновик.

— Чепуха, — говорит шеф. — Все это — пустое многословие. Хочу вам показать, как надо телеграфировать в таких случаях.

И он пишет на бланке одно-единственное слово: "Ну?"

Через два часа приходит ответная телеграмма: "Ну-ну!"

Когда жена берет фамилию мужа?

В день свадьбы.

А когда муж берет фамилию жены?

В день банкротства.

— Не хотел бы я встречаться со стариком Купферштилем. Год назад я увидел его на улице и попросил у него взаймы двести франков…

— И этот тип тебе отказал?

— В том-то и дело, что дал!

На компаньонов Ратнера и Гурвича напали бандиты и потребовали: жизнь или все наличные. Ратнер дрожащей рукой отсчитывает грабителям одну банкноту за другой. Вдруг он оборачивается к Гурвичу и говорит:

— Я должен тебе тысячу. Вот она, я ее отдаю. Теперь мы в расчете.

— Я по уши в долгах.

— Так женись на богатой!

— Ну уж нет! Если моим кредиторам нужны деньги, то, пожалуйста, пускай сами и женятся!

Блох, с мягким упреком, своему парижскому поставщику:

— Мой конкурент, Леви, рассказывал: всякий раз, когда он приходит к вам, вы провожаете его вниз по лестнице со свечой. Со мной вы никогда так не носитесь! При этом я рассчитываюсь с вами наличными, а этот паршивец Леви все берет в долг.

— Как раз поэтому! Если вы сломаете на лестнице шею, это ваше дело, а если сломает шею Леви, то кто заплатит мне по его векселям?

— Как вам нравится мой Рафаэль?

— Он великолепен… Но ведь на картине подпись не "Рафаэль", а "Рахиль"!

— Я знаю. Мой адвокат советовал мне все переписать на имя жены.

Отец, на смертном одре:

— Я оставляю вам прекрасное состояние. И прошу вас: когда я умру, положите мне что-нибудь, чтобы я унес это с собой в могилу.

Отец умер. К гробу подходит старший сын:

— Я обещал положить что-нибудь отцу в гроб. Я кладу сто марок. — И кладет в гроб купюру.

Подходит второй сын:

— Я тоже обещал положить что-нибудь в гроб. Мой брат положил сто марок. Я кладу столько же.

Следующим подходит третий сын. Он видит в гробу две купюры и говорит:

— Если мои братья положили по сто марок, то и я не могу не выполнить последнюю волю отца. Даю тоже сто марок. А поручиться могу за триста. Так что двести я забираю, зато кладу вексель на всю сумму.

Вариант.

Когда окружающие начинают роптать, третий сын говорит возмущенно:

— Что это значит? Вы что, думаете, мой вексель не обеспечен?

Кон, еврею-сапожнику:

— Сколько я должен?

— Откуда мне знать? За мою работу вы заплатите мне два гульдена. Остальное меня не касается.

— Ты мог бы одолжить мне немного денег?

— С собой у меня, к сожалению, ничего нет.

— А дома?

— Дома? Спасибо, дома все хорошо.

Польский помещик:

— Одолжите мне десять тысяч рублей.

Банкир Гольдберг:

— Под какую гарантию?

Помещик, гордо:

— Под честное слово дворянина.

— Согласен. Несите его сюда!

Барон Трахниц:

— Господин советник коммерции, вы прекрасно выглядите. Я только что встретил вашу драгоценную семью. Ваши прелестные…

— Господин барон, оставим подробности! Сколько и на какой срок?

— Фейгенблюм, вы могли бы одолжить пятьсот злотых?

— Да, но у кого?

Когда распалась Астро-Венгерская империя, торговцы-евреи в некогда процветавших венгерских пограничных городках поголовно обанкротились и готовы были на возврат денег хотя бы в половинном размере.

В одном таком городке приходит Грюнфельд в магазин головных уборов Кертеса и покупает нарядную бобровую шапку для особо торжественных случаев.

— Отдаю вам ее по себестоимости, — говорит Кертес, — за три гульдена.

Грюнфельд кладет на прилавок полтора гульдена.

— Господин Грюнфельд, я же сказал, что три гульдена — это уже цена по себестоимости!

— Понимаю, но когда это было, чтобы мы платили больше пятидесяти процентов?

Блох, бледный, стеная, в третий раз садится на карусель.

— Если вам плохо, может, лучше слезете? — спрашивает его приятель.

— Нет, ни за что! Владелец карусели должен мне двести франков, и это единственный способ их с него получить.

Адвокат Кон, своему зятю, тоже юристу:

— Приданого за моей Ребеккой я дать не могу. Но я передам тебе один процесс о наследстве, на котором можно хорошо заработать.

Спустя четыре месяца зять гордо сообщает:

— Папа, я выиграл процесс!

— Дурень! — с ужасом отвечает Кон. — Я же с этого процесса пятнадцать лет жил!

Варшавский монолог.

— Ты видишь мои штаны, Мойше? Это величайшее экономическое чудо света. В Австралии разводят миллионы овец, и этим живут тысячи овцеводов. Овечья шерсть на пароходах едет в Шотландию, поступает на текстильные фабрики, где этим живут сотни фабрикантов и десятки тысяч рабочих. Потом ткань попадает в Польшу, на предприятия готового платья, и обеспечивает жизнь многим тысячам закройщиков, портных и швей. Потом готовый товар везут к оптовым торговцам, которые очень даже хорошо с этого живут. В конце концов штаны оказываются у розничного торговца, где я покупаю их в кредит, а кредит никогда не выплачиваю…

Еврей из Лидса и еврей из Лодзи рассуждают о ткацком производстве.

— У нас самые современные станки, — говорит еврей из Лидса. — С одной стороны туда входит овечья шерсть, а с другой выходит готовый костюм.

— Это все пустяки, — отвечает лодзинский еврей. — Вот у нас в Лодзи машины так машины: с одной стороны туда входит шерсть, прямо с овцы, а с другой выходит вексель, причем уже опротестованный.

Владельцы варшавских магазинов тканей говорят: "Ничего нет лучше нашей торговли. Мы можем жить в роскоши, давать образование сыновьям, хорошо выдавать замуж дочерей, четырежды в год отправлять жен на самые дорогие курорты — наших доходов на все хватает. Единственное, на что их не хватает, — чтобы оплатить хоть один-единственный вексель".

Польша после Первой мировой войны. Еврей хвалится:

— У меня, слава Богу, сыновья исключительно удачные! Один — врач, другой — адвокат, третий — химик, четвертый — художник, пятый — писатель…

— А вы сами чем занимаетесь?

— У меня магазинчик мануфактуры. Небольшой, но, слава Богу, хватает, чтобы всех прокормить!

Шмерл приходит в контору к своему другу Берлу.

— Берл, я три раза тебе писал, не можешь ли ты одолжить мне сто гульденов. Хоть один раз ты мог бы мне ответить!

— Лучше, если я тебе буду должен один ответ, чем ты будешь должен мне сто гульденов.

— Вчера подходит ко мне Моргенштерн, говорит: мол, выручи меня, дай сто марок… Я стал взвешивать про себя: скажи я "да", Моргенштерн будет меня избегать как самого заклятого врага. Скажи я "нет", Моргенштерн станет моим врагом до конца жизни… Так что я выбрал золотую середину.

— И что же вы ему сказали?

— Я сказал ему: "Поцелуй меня в ж…!"

— Вы должны мне тысячу франков. Когда я их наконец получу?

— Сейчас объясню. Я делю своих кредиторов на три категории. Первая — те, кому я плачу, как это не трудно. Вторая — те, кто может подождать, пока я смогу заплатить. И третья — те, кто может ждать до потери пульса…

— И к какой категории принадлежу я?

— В данный момент — к первой. Но если будете мне досаждать, запихну в третью, да так, что вы никогда оттуда не вылезете!

Зильберштейн снял со своего счета последние деньги. Выходя из банка, он подходит к охраннику, который стоит у входа, хлопает его по плечу и говорит покровительственным тоном:

— По мне, так теперь вы спокойно можете идти домой!

— Три года назад вы одолжили моему двоюродному брату костюм!

— А вы, наверное, пришли, чтобы за него заплатить?

— Нет, я только хотел спросить, не могли бы вы со мной поработать на тех же условиях?

— Какой чудесный костюм! Сколько он стоил?

— Что значит — стоил? Он все еще стоит!