Розы без шипов. Женщины в литературном процессе России начала XIX века - Мария Нестеренко

она была написана баснописцем А. Е. Измайловым. Приведем ее текст (мы уже обращались к этой рецензии в главе, посвященной «Неопытной музе»):

Любители словесности с удовольствием уже читали в разных журналах некоторые стихотворения г-жи Буниной; без сомнения, с таким же точно удовольствием, или еще и с большим, прочтут они ныне собрание ея стихов. Г-жа Бунина имеет истинный дар к стихотворству; можно без лести сказать, что многие произведения пера ея принесли бы честь и лучшим нашим поэтам. С особенным успехом, по мнению нашему, может она упражняться в том самом роде поэзии, в котором прославился у нас теперь более всех г. Дмитриев, и по нем г. Крылов. — Мы бы советовали г-же Буниной продолжать путь свой к Геликону по следам сих писателей, которым она подражает столь удачно. Все почти ея басни писаны с приятною простотою, все почти оне отличаются непринужденною и благородною шутливостию, стихи в них плавны и чистота языка соблюдена повсюду[503].

Если для автора рецензии в «Аглае» «Неопытная муза» была важна как аргумент в пользу легитимации женского поэтического творчества, то критик «Цветника» стремился вписать Бунину в актуальный литературный контекст. Как мы писали выше, Бунина конструировала в «Неопытной музе» авторский образ, апеллируя к авторитетам — и в данном случае критик увидел и подтвердил эту конструкцию. В оценке авторской оригинальности критики разошлись: рецензент «Аглаи» не обнаружил в «Неопытной музе» подражания, а рецензент «Цветника» нашел подражания, но счел их удачными и заметил, что «многие произведения пера» Буниной «принесли бы честь и лучшим нашим поэтам». В этой рецензии акцент смещен с того факта, что перед читателем женщина-поэт (как в «Аглае»), на то, что это поэт начинающий, но талантливый.

Таким образом, к моменту выхода первой части «Неопытной музы» Бунина уже обладала определенной репутацией — «первой поэтессы» и «русской Сафо». В дальнейшем эта характеристика (русская Сафо) из комплиментарной превратится в сатирическую.

Новый этап в формировании репутации А. П. Буниной: участие в «Беседе любителей русского слова»

В конце 1800‐х годов Бунина посещала литературные собрания в доме Г. Р. Державина, в 1811 году оформившиеся в «Беседу любителей русского слова». Поэтесса стала почетным членом общества, и включение в круг беседчиков изменило ее авторскую судьбу. По замечанию Ю. Н. Тынянова, в отношении архаистов «в истории русской литературы учинена несправедливость, в ней сказывается влияние победившего литературного течения»[504]. На долгие годы за беседчиками закрепилась репутация консерваторов и реакционеров, что было следствием смешения эстетической и общественной позиций (предпосылки к этому смешению были заданы самими деятелями «Беседы»). Они стали заложниками сначала собственных консервативных взглядов, а потом и собственной репутации.

Именно основание «Беседы» можно считать поворотным пунктом в формировании литературной репутации Буниной. Включение поэтессы в число почетных членов общества, как представляется, было обусловлено личными контактами, а не литературными предпочтениями. Точно датировать знакомство Буниной с А. С. Шишковым затруднительно, однако известно, что в 1807 году, 23 марта в доме Державина Шишков прочел раннюю редакцию «Песни смерти», а 30 марта во время литературного вечера в доме писателя и сенатора И. С. Захарова, будущего председателя IV разряда «Беседы любителей русского слова» — еще несколько стихотворений Буниной. О первом чтении С. П. Жихарев по свежим впечатлениям писал: «24 марта, воскресенье. А. С. Шишков прочитал стихи Анны Петровны Буниной на смерть одной из ее приятельниц, молодой девушки шестнадцати лет»[505].

Четырнадцатого марта 1811 года состоялось официальное открытие «Беседы». Двадцать шестого мая на открытом заседании III разряда «Беседы» А. С. Шишковым было прочитано стихотворение Буниной «Послание к Леону», а 11 ноября на открытом заседании IV разряда И. А. Крылов прочел ее ироикомическую поэму «Падение Фаэтона». Поэма была потом опубликована в «Чтениях», периодическом издании «Беседы», в значительно сокращенном и искаженном виде (об этом см. подробнее в главе 3 нашей работы). По всей вероятности, Бунина испытывала смешанные чувства: с одной стороны, она была довольна приемом слушателей, с другой — возмущена тем, что текст при публикации был сильно искажен. Публицист М. Д. Хмыров утверждал, что за «Падение Фаэтона» Бунина получила от императрицы «золотую лиру, осыпанную бриллиантами, для ношения в торжественных случаях на плече»[506]. Известие о том, что Бунина стала почетным членом Беседы, обусловило изменение ее репутации.

Однако следует учитывать, что позиция ее «гонителей» могла быть достаточно подвижной. В том же 1811 году Батюшков в письме Гнедичу сообщал свои впечатления о вышедшем в 1810 году дидактическом стихотворении Буниной «О счастии»:

Что делают все, и в этом числе Бунина, с которой я помирился? Она написала «О счастии». Предмет обильный и важный, слишком важный для дамы. В ее поэме нет философии (а предмет философический), нет связи в плане, много чего нет, но зато есть прекрасные стихи. Прочитай конец третьей песни, описание сельского жителя. Это все прелестно. Стихи текут сами собою, картина в целом выдержана, и краски живы и нежны. Позвольте мне, милостивая государыня, иметь счастье поцеловать вашу ручку! Клянусь Фебом и Шишковым, что вы имеете дарование[507].

Суждение Батюшкова о «предмете» поэмы вписывается в современные ему представления об ограниченности тематического репертуара писательниц, «предмет философический» в него не входит. Тем не менее Батюшков оценил поэму положительно, что объяснялось особенностями его индивидуальной позиции. Как отмечала И. М. Семенко,

В первой половине своей творческой жизни, до войны 1812 года, Батюшков выработал собственную «маленькую», по его выражению, философию. <…> Батюшков своеобразно соединил скептицизм с чувствительностью и гедонизмом. <…> Гедонизм его имел, однако, эстетически возвышенный характер, был в целом лишен «либертенского» вольнодумства; наоборот, сочетаясь с «прекраснодушием», сближался с карамзинским сентиментализмом. Поклонник Карамзина и воспитанник его друга, М. Н. Муравьева, Батюшков считал, что истинное наслаждение жизнью возможно только для добродетельной души[508].

Специфика «маленькой философии» и способствовала тому, что Батюшков обратил внимание на дидактическое стихотворение Буниной. Этическая категория счастья в русском поэтическом сознании объединила два понятия философии французского Просвещения: Fortune (фортуна, случай; счастье как способ достижения цели) и Bonheur (блаженство; счастье как состояние)[509]. Герои бунинского стихотворения — благородные землепашцы, живущие своим трудом, и не менее благородные цари, готовые разделить блага, которыми они обладают,