Лирика 30-х годов - Борис Пастернак

Штормовая

Непогода моя жестокая[25],не прекращайся, шуми,хлопай тентами и окнами,парусами, дверьми.

Непогода моя осенняя,налетай, беспорядок чини, —в этом шуме и есть спасениеот осенней густой тишины.

Непогода моя душевная —от волны на волну прыжок, —пусть грозит кораблю крушение,хорошо ему и свежо.

Пусть летит он, взрывая бока свои,в ледяную тугую пыль,пусть повертывается, показываято корму, то бушприт, то киль.

Если гибнут, — то всеми мачтами,всем, что песня в пути дала,разметав, как снасти, все начатыеи неоконченные дела.

Чтоб поморщилась гладь рябинами,чтобы путь кипел добела,непогода моя любимая,чтоб трепало вкось вымпела.

Пусть грозит кораблю крушение,он осилил крутой прыжок, —непогода моя душевная,хорошо ему и свежо!

О смерти

Меня застрелит белый офицерне так — так этак.Он, целясь, — не изменится в лице:он очень меток.

И на суде произнесет он речь,предельно краток,что больше нечего ему беречь,что нет здесь пряток.

Что женщину я у него отбил,что самой лучшей…Что сбились здесь в обнимку три судьбы, —обычный случай.

Но он не скажет, заслонив глаза,что — всех красивей —она звалась пятнадцать лет назадего Россией!..

Абхазия

Кавказ в стихах обхаживая,гляжусь в твои края,Советская Абхазия,красавица моя.

Когда, гремя туннелями,весь пар горам раздав,совсем осатанелымислетают поезда.

И моря малахитового,тяжелый и простой,чуть гребни перекидывая,откроется простор,

И входит в сердце дрожь его,и — высоту обсеяв —звезд живое крошевоосыплет Туапсе,

И поезд ступит бережно,подобно босяку,по краешку, по бережку,под Сочи, на Сухум, —

Тогда глазам откроется,врагу не отдана,вся в зелени до поясазарытая страна.

Не древние развалины,не плющ, не виадук —одно твое названиезахватывает дух.

Зеркалит небо синеетугую высоту.Азалии, глицинии,магнолии — в цвету.

Обсвистана пернатымина разные лады,обвешана в гранатныекровавые плоды,

Врагов опутав за ноги,в ветрах затрепетав,отважной партизанкоюглядишь из-за хребта.

С тобой, с такой красавицей,стихам не захромать!Стремглав они бросаютсяв разрыв твоих громад.

Они, тобой расцвечены,скользят по кручам троп —твой, шрамами иссеченный,губами тронуть лоб!

Летнее письмо

Напиши хоть раз ко мне   такое же большоеи такое ж   жаркое письмо,чтоб оно   топорщилось листвоюи неслось   по воздуху само.Чтоб шумели   шелковые ветви,словно губы,   спутавшись на «ты».Чтоб сияла   марка на конвертежелтоглазым   зайцем золотым.Чтоб кололись буквы,   точно иглы,растопившись   в солнечном огне.Чтобы синь,   которой мы достигли,взоры   заволакивала мне.Чтоб потом,   в нахмуренные хвои,точно   ночь вошла темным-темна…Чтобы все нам   чувствовалось вдвое,как вдвоем   гляделось из окна.Чтоб до часа утра,   до шести, намголову   откинув на руке,пахло земляникой   и жасминомв каждой   перечеркнутой строке.У жасмина   запах свежей кожи,земляникой   млеет леса страсть.Чтоб и позже —   осенью погожей —нам не разойтись,   не запропасть.Только знаю:   как ты не напишешь…Стоит мне   на месяц отойти —по-другому   думаешь и дышишь,о другом   ты думаешь пути.И другие дни   тебе по нраву,по-другому   смотришься в зрачки…И письмо   про новую забавуразорву я накрест,   на клочки.

Вдохновенье

Стране   не до слез,      не до шуток:у ней   боевые дела, —я видел   как на парашютахбросаются   люди с крыла.Твой взгляд разгорится,   завистлив,румянец   скулу обольет,следя,   как мелькнувши,      повислив отвесный   парящий полет.Сердца их,   рванув на мгновенье,забились   сильней и ровней.Вот это —   и есть вдохновеньеприлаженных   прочно ремней.Казалось:   уж воздух их выпил,и горем   примята толпа,и вдруг,   как надежда,      как вымпел,расправился   желтый тюльпан!Барахтаться   и кувыркатьсяна быстром   отвесном путии в шелковом   шуме каркасавнезапно   опору найти.Страна моя!   Где набрала тытаких   нерассказанных слов?Здесь молодость   бродит крылатаи старость   не клонит голов.И самая ревность   и завистьглядят,   запрокинувшись,     ввысь,единственной   мыслью терзаясь:таким же   полетом нестись.

Остыванье

Смотри! Обернись! Ведь не поздно.Я не угрожаю, но — жаль…И небо не будет звездно,и ветви остынут дрожа.Взгляни, улыбнись, еще встанешь,еще подойдешь, как тогда.Да нет, не вернешь, не растянешьспрессованные года!И ты не найдешь в себе силы,и я не придумаю слов.Что было — под корень скосило,что было — быльем поросло.

Ты меня смертельно обидела,Подождала, подстерегла,злее самого злого грабителяоглушила из-за угла.Я и так и этак прикладываю,как из памяти вырвать вернейэту осень сырую, проклятую,обнажившую все до корней.Как рваный осколок в мозгу,как сабельную примету,я сгладить никак не могусвинцовую оторопь эту.

От ногтя до ногтя, с подошв до кистейя все обвиняю в тебе:смешенье упрямства и темных страстейи сдачу на милость судьбе.Я верил, что новый откроется свет —конец лихорадки тупой,а это — все тот же протоптанный следдля стада — на водопой.Так нет же! Не будет так! Не хочу!Пусть лучше — враждебный взгляд.И сам отучусь, и тебя отучуот жалоб, от слез, от клятв.Прощай! Мне милее холодный лед,чем ложью зажатый рот.Со мною, должно быть, сдружится зимаскорее, чем ты сама.Прощай! Я, должно быть, тебя не любилЛюбил бы — наверно, простил.А может, впустую растраченный пылмне стал самому постыл.

Счастье