Лирика 30-х годов - Борис Пастернак

Василий Каменский

Москва в Октябре

Москва в Октябре,   Как зима в серебре,Как зима,   Распушенная звездно,Когда выйдешь на улицы —   Хруст на ковре,Белизна искровеет морозно.   В воздухе — юность!От снежной волны   Мысли в разумностьРазбега полны:   Хочется житьНа хрустящем ковре,   Хочется жить,Как Москва в Октябре,   В алом празднике звезд,В карнавале знамен,   Чтобы жизненный мостБыл на славу умен   От великих именСолнцеликих голов,   Кто, как снег,Стойких слов   Разостлал нам коврыДля счастливой,   Победной поры.Слава вождям!   Шире пусть разольютсяДела их в путях   Мировой революции.Оттого и светло   От снегов в серебре,Оттого и Москва   Хороша в Октябре.Улицы в празднике.   Юность наскокамиБрызжет   Со всех концов:Между домами   Балконно-высокимиСыплются   Стаи юнцов.Их барабаны   Да кудри вразлетВихрем задорным   Простор разольет.И будет Москва,   Как зима в серебре,Хрустко звенеть   От шагов на ковре,От рабочих шагов   В Октябре.Так бы и жить   Да работать бы в дым,Чтоб навеки остаться   С Москвой молодым.И расти б в высоту,   Как растут этажи.Так бы и жить —   Насыщать красотуНовью дней и огней,   Новью лет, новью зим.Мы в разбеге   Весь мир поразим!Как столицу свою   За пятнадцать годинПерестроили заново вдрызг,   Так бы жить и сиять:Победим! Победим!   РазгоримсяОт солнечных искр.   Не устанет Москва,Как зима в серебре,   Вместе с намиНести   Торжество в Октябре.Не устанем и мы   От великой зимы,Когда славное слово   «Пятнадцать»Открывает простор   На горячий восторг —До конца   За победами гнаться.

Эдуард Багрицкий

Происхождение

Я не запомнил — на каком ночлегеПробрал меня грядущей жизни зуд.Качнулся мир.Звезда споткнулась в бегеИ заплескалась в голубом тазу.Я к ней тянулся… Но, сквозь пальцы рея,Она рванулась — краснобокий язь.Над колыбелью ржавые евреиКосых бород скрестили лезвия.И все навыворот.Все как не надо.Стучал сазан в оконное стекло;Конь щебетал; в ладони ястреб падал;Плясало дерево.И детство шло.Его опресноками иссушали.Его свечой пытались обмануть.К нему в упор придвинули скрижали —Врата, которые не распахнуть.Еврейские павлины на обивке,Еврейские скисающие сливки,Костыль отца и матери чепец —Все бормотало мне:— Подлец! Подлец! —И только ночью, только на подушкеМой мир не рассекала борода;И медленно, как медные полушки,Из крана в кухне падала вода.Сворачивалась. Набегала тучей.Струистое точила лезвие…— Ну как, скажи, поверит в мир текучийЕврейское неверие мое?Меня учили: Крыша — это крыша.Груб табурет. Убит подошвой пол,Ты должен видеть понимать и слышать,На мир облокотиться, как на стол.А древоточца часовая точностьУже долбит подпорок бытие.… Ну как, скажи, поверит в эту     прочностьЕврейское неверие мое?Любовь?Но съеденные вшами косы;Ключица, выпирающая косо;Прыщи; обмазанный селедкой ротДа шеи лошадиный поворот.Родители?Но в сумраке старея,Горбаты, узловаты и дики,В меня кидают ржавые евреиОбросшие щетиной кулаки.Дверь! Настежь дверь!Качается снаружиОбглоданная звездами листва,Дымится месяц посредине лужи,Грач вопиет, не помнящий родства.И вся любовь,Бегущая навстречу,И все кликушествоМоих отцов,И все светила,Строящие вечер,И все деревья,Рвущие лицо, —Все это встало поперек дороги,Больными бронхами свистя в груди:— Отверженный! Возьми свой скарб     убогий,Проклятье и презренье!Уходи! —Я покидаю старую кровать:— Уйти?Уйду!Тем лучше!Наплевать!

«Итак, бумаге терпеть невмочь…»

Итак, бумаге терпеть невмочь,Ей надобны чудеса:Четыре сосныИз газонов прочьВыдергивают телеса.Покинув дохлые кустыИ выцветший бурьян,Ветвей колючие хвостыВрываются в туман.И сруб мой хрустальнее слезыСтановится.Только гвоздиТорчат сквозь стекло,Да в сквозные пазыКлопов понабились грозди.Куда ни посмотришь —Туман и дичь,Да грач на земле как мортус.И вдруг из травыВылезает кирпич —Еще и еще!Кирпич на кирпич.Ворота. Стена. Корпус.Чего тебе надобно?ИспоконВеков я живу один.Я выстроил дом,Я придумал закон,Я сыновей народил…Я молод,Но мудростью стар, как зверь.И, с тихим пыхтеньем, вдруг,Как выдох,Распахивается дверьБез прикосновенья рук.И товарищ из племени слесарейИдет из этих дверей.(К одной категории чудаковМы с ним принадлежим —Разводим рыбИ для мальковПридумываем режим.)Он говорит:— Запри свой дом,Выйди и глянь вперед:Сначала ромашкой,Взрывом потомЮность моя растет.Ненасытимая, как земля,Бушует среди людей,Она голодает, —Юность моя,Как много надобно ей!Походная песня ей нужна,Солдатский грубый паек:Буханка хлебаДа ковш вина,Борщ да бараний бок.А ты ей приносишьСтакан слюны,Грамм сахараДа лимон,Над рифмой просиженные штаны —Сомнительный рацион…Собаки, аквариумы, семья —Вокруг тебя как забор…Встает над заборомЮность моя,Глядит на тебя в упор.Гектарами поднятых полей,Стволами сырых лесовОна кричит тебе:— Встань скорей!Надень пиджак и окно разбей,Отбей у дверей засов!Широкая зеленьЛежит окрест —Подстилкой твоим ногам!(Рукою он делает вольный жестОт сердца —И к облакам.Я знаю в немСвои черты,Хотя он костляв и рыж,И я бормочу себе:«Это тыТак здорово говоришь».)Он продолжает:— Не в битвах бурьНынче юность моя,Она придумывает судьбуДля нового бытия.Ты думаешь:Грянет ужасный час!А видишь ли, как во мракВыходит в дорогуОгромный класс —Без посохов и собак!Полна преступленийСтепная тишь,Отравлен дорожный чай…Тарантулы… Звезды…А ты молчишь?Я требую! Отвечай!

И вот, как приказывает сюжет.Отвечает ему поэт:

— Сливаются наши бытия,И я — это ты!И ты — это я!Юность твоя, —Это юность моя!Кровь твоя —Это кровь моя!Ты знаешь, товарищ,Что я не трус,Что я тоже солдат прямой.Помоги ж мне скинутьПривычек груз,Больные глаза промой!(Стены чернеют.Клопы опятьЗалезают под войлок спать.Но бумажка полощется под окном«За отъездомСдается в наем!!»)

Арсений Тарковский