Ветер плодородия. Владивосток - Николай Павлович Задорнов

посла, как и по договору с Россией, также торговать. У Рида не было с собой ни морской пехоты, ни оркестра, он пришел в Тяньцзинь без флота на пароходе Путятина. Американский гимн сыграли русские музыканты, которых одолжил по дружбе Путятин. Подписание было скромным. Рид приехал с переводчиком и миссионером, обошлось без торжества, словно скрепляли у нотариуса доверенность на покупку недвижимости.

Теперь Рид с неизменной зрительной трубой похаживает по балкону, оглядывает реку и город или валяется на диванах в гостиной, которая принадлежит одинаково и ему, и Путятину. Собирается вместе с Путятиным в обратный путь на пароходе «Америка», на рейд Даго, где в заливе стоит его гигантская «Монитоба». А пока остается зрителем забавных зрелищ.

«Да, какой бы вам еще подать им совет, — с горькой усмешкой думал отец Палладий, с сожалением глядя на Путятина. — Право, сейчас Евфимий Васильевич не посол и не адмирал, а привидение. А еще так недавно разрумянившийся от сильного пыла, в предвосхищении славы сказал он за столом с пафосом, что его имя загремит в парламенте».

— Поезжайте к китайским послам, — велел Путятин отцу Палладию, — сегодня же… Если мы не в силах подать совета, то хотя бы засвидетельствовать, что мы с ними и готовы… Ну… словом… словом, обязательно поезжайте!

Путятин изложил свои соображения. Кафаров выслушал и уехал. Евфимий Васильевич вызвал Сибирцева.

— Немедленно отправляйтесь в Гонконг, Алексей Николаевич. Да, барон Гро известил меня, что туда идет французский пароход. Он предлагает послать почту и курьера. В Гонконг! Вы что, остолбенели? Я не хочу, чтобы вы видели все безобразия, которые тут сейчас начнутся. Что наделали и как обманули меня ваши приятели британцы, будь они прокляты, анафемы! Чтоб им на том свете… И вас обманули, хвалили вас, мол, какая благородная натура, мол, делает мне честь… Уезжайте с глаз долой, чтобы не встречаться с ними. Вы пошлете из Гонконга пакеты обычной почтой, но сами останетесь и будете ждать меня. А с Элгином и его спутниками вам лучше не встречаться. Только холодность и презрение можем мы выказывать им. Но поскольку это невозможно, то вам лучше убраться. Я беру все на себя и буду держать вас в запасе до перемены к лучшему. Но уж я их угощу. Завтра в Даго и в Шанхай. Мусина-Пушкина я извещу. Он ждет вас с корветом. Барон Гро предложил послать на пароходе в Шанхай почту и курьера, зная, что нам надо отсылать в Петербург копию договора. Пойдете в Гонконг немедленно. Готовьте там все к моему приезду.

Путятин долго объяснял, что надо сделать, куда какую почту, куда письма господ офицеров и команды.

Кафаров приехал в своей повозке, запряженной мулами, к темному двухэтажному деревянному дому богатейшего тяньцзиньского коммерсанта Тянь Тин Вена, где жили послы. Стемнело. Лишь в одном окне тускло горел огонек. Кафаров в этом доме как свой. Прислуга и чиновники знали его. На этот раз чиновников не было, а слуги какие-то сонные и словно не понимали, что от них хотят. Наконец появился Бянь, также присмиревший и озабоченный, и сказал, что сейчас постарается найти и пригласить послов, словно где-то в этом доме надо было их искать.

— Осмеливаюсь исполнять срочное поручение моего посла, — пояснил Кафаров.

Бянь выслушал с печальными глазами и ушел. Через некоторое время послышались нетвердые шаги. Появился сонный Гуй Лян, его, видно, подняли с постели несмотря на то, что время непозднее. Он шел, едва ступая и качаясь, держась за могучего сотоварища своего Хуа Шаня. От него пахнуло водкой. Кафаров понял, что в горестях мирских послы прибегли сегодня к утешительной чарочке и завалились спать. Узнав о прибытии Кафарова, видно, осилили себя и поднялись. Не ожидая ничего хорошего, не хотят портить дружбы с нами. Что им плел Путятин — это простительно. Маньчжуры в своем положении, полагаю, понимают, что иначе ему и нельзя, и он делал вид, что старается.

Но, как понял Кафаров, трудно с ними будет теперь говорить, с потаенной горечью, а может быть, и с презрением примут они доставленные им новые советы графа. Путятин велел Кафарову все точно изъяснить, как им надо действовать теперь в их положении. Трудная задача предстояла Кафарову: не уклониться от исполнения возложенной на него обязанности, но и постараться не покрыть Евфимия Васильевича при всей его гордыне еще большим позором. Но как им подашь советы графа, когда они в таком положении? Гуй Лян и Хуа Шань не стояли на ногах, так хмельны.

Может быть, и надо вернуться и сказать Путятину, что послы перепились с горя и разговаривать не могут, и если выслушают, набравшись терпения, то все равно вряд ли запомнят.

А на кораблях пробили склянки. Звон их прокатился по всей реке. Тяньцзиньские петухи, полагая, что сейчас не вечер, а утро, запели по всему городу. Так бывало каждый раз, когда били склянки.

Послы Пекина не хотели и не могли слушать советы, но были тронуты приездом Кафарова и неослабевавшим вниманием Путятина. Они согласны понять, что посол России сам ловко обманут и поэтому сам хитрит и обманывает и при этом горюет вместе. Но что Путятина следовало отблагодарить, отплатить ему при случае таким же вежливым вниманием. Китайцы, начинавшие заводить многообразные дела с представителями разных европейских стран, замечали, что у тех существуют общие интересы скорее по цвету кожи, чем по здравому смыслу.

Кафаров знал, что у Путятина не все советы пустые, есть и весьма коварные. Да он и сам признает, что пока придется кой о чем умолчать, о том, за что они могут ухватиться.

Начались горячие суетливые дни.

— Ха-ха! Ждете помощи от своих советчиков! — в лицо послам глумился мистер Эдуард Вунг. — А они будут у вас отбирать каждый год по целой области. Кто вам сказал такую глупость, что посол Англии хочет отказаться от двух самых важных статей в трактате? Кто? Говорите! Не лгите! Как это можно придумать такую чушь! Из-за этих двух пунктов уже была одна война, сгорел Кантон, погибли сотни наших английских моряков, неужели все это произошло зря? Нет, все это стоило денег! И вдруг объявить, что все эти жертвы и расходы были принесены зря, даром?

«Спаси-ите!» — хотел бы закричать в отчаянии Гуй Лян.

— Ах, вы не смеете сказать, так я сам знаю, кто вам это сказал. Не успели вы получить лживое, выдуманное вашими врагами и подстрекателями известие, как мы уже все знали… Мы все знаем, что у вас говорят и что пишется в бумагах. Молчите! Слушайтесь