Аритмия - Вениамин Ефимович Кисилевский

Я, не скрою, гордилась тем, что я лучшая Нинина подруга, отблеск её славы, казалось, падал и на меня, придавал мне значительности. И я очень хотела такие же, как у неё, маленькие изящные часики. Не только потому, что это украшает руку и свидетельствует о переходе в другое возрастное и благое качество. Пусть бы меня, так же как Нину, дёргали на уроках и слали записки, спрашивая, скоро ли прозвучит звонок, чтобы так же была я нужна, чтобы могла и имела я то, что не каждому в нашем классе было дано. Словно бы от меня зависело, когда ему прозвенеть. Комплексовала я, чего уж там. Не то – Нина. Жалела она, что вообще пришла в школу в часах, покоя теперь на уроках нет. Но когда я сказала ей, что нет ничего проще, пусть не надевает их больше, ответила она, что теперь уже сделать это нельзя, на неё рассчитывают, нехорошо получится. И не выделывалась ведь она, в самом деле так считала, иначе я бы почувствовала.

Но всё это не шло ни в какое сравнение с тем, как преобразилась наша школьная и не только школьная, жизнь, когда перешли мы в восьмой класс. Школы перестали делиться на женские и мужские, объединились. Из тридцати двух человек нашего класса перевели в мужскую школу пятнадцать девочек, вместо них пришли к нам тринадцать мальчиков. Для нашего в ту пору возраста точно подгадало, самое время пришло влюбляться.

И, как уж почему-то водится, почти все девочки, кто тайно, кто явно, сразу же влюбились в одного мальчика, а мальчики, соответственно, в одну девочку. Кто была эта девочка, пояснять, надеюсь, нет надобности. А мальчик – Владик Борисов. Здесь далеко не последнюю роль сыграло, что был он мальчик высокий, спортивный, выше всех в классе. Это потом уже, через год-два, мальчишки сначала догнали, а потом и обошли нас в росте, а тогда редко кому из них так повезло – мелюзга, пискуны. Тем более что вообще эти дети войны были в большинстве своём худосочными, невзрачными, чему способствовала ещё неказистая их одежда. Но только ростом и статью Владикова привлекательность не ограничивалась: имелась у него, видать, сильная примесь какой-то южной крови, потому что был он не по-здешнему смуглым, черноглазым, а под носом у него, другие мальчишки лишь мечтать могли об этом, явственно проступали уже нежнейшие тёмные усики. С таким парнем не только дружить, даже просто по улице рядышком пройти – уже в радость.

Но была в классе девочка, которая Владика в упор, что называется, не видела. Причем не лукавила она, не притворялась. Нина вообще на наших мальчишек внимания не обращала, я завидовала ей. Завидовала, потому что сама-то я обращала, из-за этого Владика Борисова, как в книжках пишут, покой и сон утратила, в прямом и переносном смысле слова. Учиться стала хуже – какая тут учёба, когда ни на чём другом сосредоточиться не могла, строчки порой перед глазами расплывались. Тем хуже это было, что так же отчётливо понимала я, что шансов на взаимность нет у меня никаких. Достаточно было взглянуть на себя в зеркало, чтобы не обольщаться. Особенно в сравнении с Ниной. С Ниной, в которую Владик, весь класс об этом знал, да он и не скрывал это, влюбился.

Иные были времена, тогда для мальчиков и девочек всего лишь за руки подержаться было немалым достижением, а о том, чтобы целоваться, даже мечтать страшновато было, но влюблялись – возможно, как раз поэтому – так, что нынешние ребята позавидовать могут. Чего я хотела? Словами передать разве? Чтобы Владик тоже полюбил меня? Чтобы я хотя бы понравилась ему? Чтобы куда-нибудь шли мы с ним вместе или в кино рядышком сидели? Чтобы ждал он где-нибудь меня? Встречал, провожал? И чтобы все девчонки в классе непременно знали об этом? Погрешила бы против истины, сказав, что ни о чём большем ни разу не подумала даже, но тем не менее. Восьмой класс, мне пятнадцать лет. У одной нашей девочки, Зойки Величко, был дружок из десятого класса, она, собрав доверенных в кучку, рассказывала, как целовалась-миловалась с ним. Мы слушали с обмиравшими сердцами. Нина, помнится, никогда в этом участия не принимала. Неинтересно ей было. От того, может, что знала она: стоит ей пожелать – и все мальчишки как на верёвочке за ней ходить будут? Она со мной об этом не заговаривала, а мне трудно было даже мысленно побыть такой красивой, самодостаточной девчонкой, лишь вообразить могла.

Она не заговаривала, но заговорила я. У меня другой характер, темперамент, мне всё время в себе носить тяжело, необходимо выплеснуться. Я ей про Владика рассказала, ничего не утаила. И крутили тогда у нас, я запомнила, фильм «Господин 420», индийский, с Раджем Капуром в главной роли. Популярен он был необычайно, билетов не достать, размышляли мы с Ниной, как бы нам сходить на него, очередину такую у кассы выстоять. И я вдруг возьми да ляпни, что можно было бы попросить кого-нибудь взять нам билеты.

– Кого попросить? – удивилась Нина.

– Ну, Владика, например, – предложила я, чувствуя, что краснею. И заставила себя добавить: − Ты скажи ему, он тебе не откажет…

Она, не сводя с меня глаз, покусала нижнюю губу, была у неё такая привычка, потом сказала:

– Ладно, скажу. Только надо сначала деньги на билеты ему дать, не будет же он за свои покупать.

Был у меня один шанс из ста, из тысячи, что Нина – Нина! – сама – сама! – подойдёт к нему просить, чтобы пошёл он с ней, я тут не в счёт, в кино, деньги ему даст, – и шанс этот выпал, она это сделала. Для меня. И я не могла не знать, не оценить, чего ей это стоило. Бездна лет прошла с того дня, но я это хорошо помню. А ещё помню, как она сказала мне:

– Зачем он тебе? Он же самодовольный дурак.

А я ответила, обидевшись за него:

– Никакой он не дурак, нормальный пацан.

Мы сидели втроём, Владик посредине, в тёмном зале, я так близко от него, я была счастлива. Даже фильм смотрела невнимательно. Краешком глаза посматривала на Владика. Замечала, что он точно так же украдкой посматривает на Нину. А потом, я это тоже засекла, хоть и темно было, Нина шевельнула плечом и чуть отодвинулась от него. Можно было не сомневаться: он попробовал взять её за руку, а она не далась. Как же я