Аритмия - Вениамин Ефимович Кисилевский

Мы потом ещё несколько раз гуляли втроём, а однажды ещё разок сходили в кино. Видела я, как дорого дал бы Владик, чтобы остаться с Ниной наедине, но терпел, знал ведь, что без меня Нина с ним встречаться не станет. Да она и не очень-то скрывала это, почти не разговаривала с ним, тоже терпела. Ради меня терпела. Трудно сказать, чем бы это всё закончилось, судьба распорядилась по-своему. Отец Владика был офицером, перевели его по службе куда-то в Забайкалье, больше я Владика никогда не видела. Но не забыла его, первую свою любовь. И не забыла, как выручала меня Нина. Впрочем, иногда мне казалось, что, если бы не я, Нина повела бы себя с Владиком иначе, что намеренно держала она себя с ним так отчуждённо, чтобы все концы сразу отрубить, не позволила себе. Сохранился у меня снимок – сфотографировал одноклассник, случайно встретивший нас в парке. Владик не между нами, с Нининой стороны. Лесенка такая получилась: слева Владик, улыбается, пониже ростом Нина, улыбается, затем, ещё ниже, я, насупленная…

Фотографий этих у меня много, Нинина мама постаралась. Вот с нашего школьного выпускного вечера. Такого красивого платья у меня никогда не было, мама костьми легла, чтобы я выглядела «не хуже других». И я в нём, на звонких каблучках, лёгкая, воздушная, на пороге новой, неведомой ещё, но обязательно светлой, удавшейся взрослой жизни, казалась себе неотразимой и всесильной. Тот редкий случай, когда даже ослепительная Нина не оставляла меня в своей тени. Я, во всяком случае, этого не ощущала. Или старалась не ощущать. А она в самом деле была ослепительна. Уж у неё-то платье было… Не люблю это слово, но точней не скажешь – сногсшибательное. Затейливую причёску сделала себе в парикмахерской. Королева бала. Одна из двух всего золотых медалистов класса. Будь у меня золотая медаль, я бы не ходила, а летала. Не только потому, что было бы чем по-настоящему гордиться, ловить на себе восхищённые и завистливые взгляды всех собравшихся в зале пап и мам. Ещё и потому, что золотые медалисты принимались в институты без экзаменов.

Балам длиться не вечно, нужно было жить дальше. Выбирать профессию. Мама хотела, чтобы я стала врачом. Мне медицина тоже нравилась, но не последнюю роль сыграло, что в медицинский институт собиралась поступать и Нина. Для Нины слово «собиралась» было всего лишь обозначением, ей, чтобы стать студенткой медицинского института, достаточно было отнести туда документы. Мне же – успешно сдать вступительные экзамены. Верней, не успешно – блистательно сдать, набрать если не максимальные двадцать баллов, то по крайней мере восемнадцать, лучше бы девятнадцать. Конкурсы в медицинский были страшенные. К тому же не было у меня преимуществ многих конкурентов: медали, службы в армии, направления из колхоза или производства, спортивных регалий, медицинского стажа, и вообще я была женского пола – предпочтение, все это знали, отдавалось парням. Для таких, как я, оставалось не более двадцати, а то и меньше процентов. Ко дню, когда начались экзамены, было уже известно, что конкурс на нашем лечебном факультете двадцать пять человек на место.

1957 год, рубежный в моей жизни. Я к вступительным экзаменам готовилась с небывалым усердием, из дому почти не выходила. На карту было поставлено очень много. Не потому только, что, не поступив, должна была искать какой-то другой, неразличимый ещё в тумане, но сильно уже напрягавший меня жизненный путь. Нина уходила, я оставалась. Все соображения, что грош цена была бы нашей многолетней дружбе, если бы Нина, заделавшись студенткой, иначе стала ко мне относиться, были манной кашей на воде. Все иные соображение меркли перед одним: Нина уходила, я – оставалась. Эту фотографию сделала Нина, вернувшись с моря, где отдыхала, набиралась сил для грядущего студенчества. Я на ней заморенная, несуразная какая-то, тёмные круги под глазами…

Один из самых трепетных моментов моей жизни: мы с Ниной в толпе других абитуриентов читаем вывешенные списки зачисленных на первый курс лечебного факультета. Я набрала семнадцать баллов, кое-какие шансы всё-таки имелись. Меня в списках не было. Потом я плакала в глубине двора, Нина утешала меня, что-то говорила. Но какое уже значение имело, что она мне говорила…

Вечером мы втроём, мама, Нина и я, обсуждали, как быть мне дальше. Уже понятно было, что без медицинского стажа не видать мне института. Заполучить такой стаж можно было, отработав два года санитаркой, – чем ещё могла я заняться в медицине? Не самая завидная перспектива, к тому же с грошовой зарплатой. Хотелось, раз уж так вышло, помочь маме, подрабатывавшей перепечаткой рукописей, до поздней ночи горбившейся над пишущей машинкой, если удавалось найти заказчика, перестать считать каждую копейку. Был ещё один вариант: поступить в медицинское училище, отучиться там два года, получить диплом с отличием, позволявший затем вне конкурса поступить в институт. И не надо было в училище сдавать вступительные экзамены, хватало баллов, полученных мною в институте. Но – нищенская стипендия и того большее отдаление от дороги, по которой пойдет Нина. К тому же не было гарантии, что обязательно получу я диплом с отличием. А не получу, тогда, если не передумаю стать врачом, нужно будет сначала три года отработать по специальности. Было над чем поломать голову. В конце концов остановились всё-таки на втором варианте. Я стала студенткой медицинского училища. Памятная фотография: я возле здания училища, в кадр попала вывеска с названием. Снимала меня Нина, с которой ходили мы подавать документы…

Еще одна фотография – на новогоднем вечере в клубе медицинского института, Нина позвала меня с собой. Вернувшись домой, проплакала полночи. Я там была чужая. Не своя. Хотя никто из новых, институтских Нининых друзей не дал мне почувствовать, что я не из их клана. Но мне достаточно было послушать их разговоры, незнакомые мне словечки, латынь, анекдоты, смысл которых не всегда удавалось мне уловить. Разве сравнить с моими училищными простушками? Самое же главное – другой стала Нина, я уже тогда, полгода всего прошло, это чётко поняла. Не смогла бы сказать, в чём именно другой, внешне будто бы ничего не менялось, однако же.

С тех пор наших с Ниной фотографий стало значительно меньше. И виделись мы реже, хоть и жили по-прежнему всего лишь на разных этажах. Перестали мы совпадать. Совпадать по времени, возможностям, настроениям. Правду сказать, много больше виновата в том была я. Обиделась. Опять же неведомо на что. К ней без крайней надобности не заходила, нужно мне было, чтобы она сама