Когда ты исчез - Джон Маррс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Скажешь, когда будешь готов. Не заставляй себя.
– Я готов. Просто не знаю, как ты отреагируешь.
– Саймон, чтобы ты ни сказал, между нами ничего не изменится.
Ни разумом, ни сердцем, заходившимся в груди, я согласен не был. Но слова рвались сами собой. Я рассказал, как познакомился с Кэтрин. Рассказал про наших с ней детей. Рассказал, как все пошло наперекосяк: про Билли, про то, как мне пришлось бросить жену, про мать, про обоих своих отцов, про дальнейшие скитания…
Я рассказал, как именно присвоил личность покойника, поведал, что избавился в Ки-Уэсте от давней подруги и чуть не загнал себя на тот свет, мучаясь угрызениями совести. Еще сказал, что, повернись время вспять, в тех же обстоятельствах я поступил бы точно так же, потому что оно того стоило.
Все это привело меня к ней – к Лючиане.
Я был готов вытерпеть от нее любое наказание, принять любую кару. Впервые в жизни я находился перед лицом человека, который знал обо мне все. Завершив рассказ, я с трудом разжал кулаки и приготовился услышать вердикт.
– Ты сделал то, что должен, – произнесла наконец Лючиана. – Бог тебе судья, Саймон. А я тебя судить не стану. Хотя не буду врать – то, что ты сделал, очень жестоко и эгоистично. Ты обидел людей, которые того не заслуживали. Впрочем, ты и сам все знаешь. Раз ты прошел через эти испытания, чтобы стать достойным мужем и отцом, значит, так надо.
Лючиана перебралась ко мне на колени, обняла за плечи, и плотина, выросшая у меня в душе за последние пятнадцать лет, рухнула под напором слез.
– Ты не можешь вечно бегать от прошлого, – прошептала Лючиана. – Кэтрин имеет право знать, что случилось с ее мужем, а дети должны знать, куда подевался их отец. Все вы должны собрать свою жизнь по кусочкам.
Я прижался щекой к сердцу, которое всегда будет для меня открыто. Жаль, что биться ему оставалось недолго…
Нортхэмптон, наши дни
18:15
Картина в исполнении Саймона получилась до того яркой, что Кэтрин стало завидно.
– Это ведь была наша мечта… – горько сказала она. – Мы с тобой хотели уехать в Италию – только ты и я. Ты не имел права присваивать мою мечту и жить там с другой!
Прячась от его взгляда, она прошла на кухню и достала из шкафа бутылку вина. Алкоголь Кэтрин держала только для гостей, сама уже двадцать лет не брала в рот ни капли спиртного. Однако сегодня на трезвую голову совершенно не думалось.
– Неплохой, кстати, урожай, – невпопад заметил Саймон.
– Что?
– Вино. Оно с наших виноградников. Две тысячи восьмого года, если не ошибаюсь?
Кэтрин глянула на этикетку: там было написано «Виноградники Катерины». Она закатила глаза, плеснула себе немного в бокал и глотнула. На вкус вино оказалось гадким – или просто все, что трогал Саймон, в один миг скисало? Остатки она выплеснула в раковину.
Странно, почему Лючиана так легко отреагировала на признание – взяла и простила… Больше всего бесило, что именно шлюха читала Саймону мораль, наставляя его на путь истинный.
– Полагаю, это многое о ней говорит, так? – начала Кэтрин риторически. – В том смысле, что женщина, которая продавалась за деньги и родила двоих ублюдков от женатого мужчины, разумеется, простила бы ему все грехи. М-да, матерью Терезой ее не назовешь.
– Говори, что хочешь, Кэтрин, меня уже ничем не удивить. Но Лючиану и детей трогать не смей, – ощерился в ответ Саймон. – Они тебе ничего не сделали. Прости, если тебе не нравится то, что ты слышишь. Все это чистая правда, и по большому счету совершенно неважно, как я сюда попал. Потому что я здесь и хочу только одного – примириться с тобой.
– Примириться? О, какое великодушие!.. Господи, да ты на коленях должен передо мной ползать, вымаливая прощение! Ты приехал, потому что тебе приспичило. Потому что понял наконец, сколько горя ты нам причинил. А не потому, что так тебе велела эта твоя подстилка.
– Она не подстилка!
– Ты променял нас на нее!
– Я не собирался заводить новую семью.
– Причем со шлюхой, позволь напомнить.
– Ее зовут Лючиана.
– Со шлюхой, как бы ее ни звали… И убийцей вдобавок!
– Не называй ее так, пожалуйста.
– Почему же? Она была шлюхой и убила двух человек. У вас с ней много общего.
– Да плевать на ее прошлое! – заорал Саймон. – Она – мать моих детей!
Он прикусил язык, но было поздно.
– А я тогда кто?! – крикнула Кэтрин в ответ, швыряя бокал. Тот угодил в раковину и разлетелся вдребезги. – Так, репетиция? Про моих детей ты почему-то забыл! Ты променял нас на женщину, которая раздвигала ноги перед каждым встречным мужчиной, лишь бы в кармане у него звенела мелочь. И ждешь, что я начну ее уважать?!
– Ты ничего не поняла… – Саймон покачал головой.
Кэтрин опять его разочаровала. Он думал, что сумел объяснить, чем привлекла его Лючиана: что она была сильной натурой и своим ремеслом занималась исключительно ради выживания. Но Кэтрин в который раз услышала совсем другое. Начинало утомлять и раздражать, что спустя столько лет она по-прежнему оставалась язвой.
– Я бросил тебя не ради другой женщины.
– Может, изначально и нет, но в итоге так оно и вышло.
– Можно мне в туалет? – спросил Саймон. От бесконечных споров разболелась голова.
Кэтрин бесила его странная манера менять вдруг тему. Он часто перебивал ее на полуслове: то ли пытался разрядить обстановку, то ли разучился держать нить разговора.
– Да, – устало ответила она.
Саймон повернулся к выходу, шагнул было к лестнице, но вдруг замер.
– Прости. Не напомнишь, куда?
Кэтрин нахмурилась. Саймон десять лет прожил в этом доме, да и сегодня, чуть раньше, стоял под дверью туалета, пока ее рвало после его откровений.
– Наверх, слева.
– Да… Точно, – Саймон кивнул.
Облегчив мочевой пузырь, он сполоснул руки и уставился в зеркало, которое Кэтрин называла беспощадным. Видимо, неспроста. Щеки в нем выглядели одутловатыми, а кожа – белой, как у старика.
В ванной до сих пор попахивало желчью. Саймон достал из пиджака пузырек с таблетками и хмуро посмотрел на розовые кружочки. Набрал в пригоршню воды и запил две штуки. Подумал, не принять ли антидепрессанты, но от их синтетической радости становилось только горше.
Пока таблетки медленно проваливались в живот, Саймон осмотрел помещение, которое не чаял увидеть снова. Планировка осталась прежней, а вот стены перекрасили – из зеленого в классический белый, с серебристыми светильниками и
