Что знают мои кости. Когда небо падает на тебя, сделай из него одеяло - Стефани Фу

Когда мыши дали потомство, исследователи поместили следующее поколение мышей в атмосферу запаха вишневых цветов. Хоть они и никогда прежде не ощущали этого запаха и не получали удара током, почувствовав аромат, мыши начинали дрожать и метаться по клеткам. Новое поколение мышей унаследовало травму родителей.

Еще один эксперимент был проведен в Институте исследования мозга при университете Цюриха в 2011 году. Детеныши мышей испытали стресс от разлуки с матерями2. Мышата испытывали тревожность и депрессию – что очевидно. Удивительно то, как эта разлука повлияла на будущие поколения мышей. Когда у травмированных мышей появилось потомство, а потом потомство появилось у этого потомства, никто не разлучал мышат с родителями. Они вели совершенно идеальную жизнь маленьких мышей. Но тревожность и депрессия сохранились у трех поколений.

Это реальное научное доказательство передачи пережитой травмы детям и даже внукам. Конечно, генетический код ДНК определяет форму носа, цвет глаз и склонность к определенным болезням. Когда наше тело восстанавливает себя, каждая клетка «читает» ДНК и использует ее в качестве «чертежа» для строительства. Но не каждая клетка читает весь «чертеж» – всю длинную цепочку. Внутри каждой клетки есть наша ДНК (наш геном) и эпигеном, слой химических маркеров, прикрепленных к ДНК. Эпигеном – это нечто вроде сигнального флажка для клеток. Он показывает, какие именно гены нужно считать. Эпигеном помогает определить, какие гены действительно представляют наши тела. Одни гены он выделяет, другие нет. Геном и эпигеном передаются из поколения в поколение.

Форма носа и цвет глаз определяются всего двумя процентами ДНК, остальные 98 называются некодирующей ДНК, и они отвечают за наши эмоции, характер и инстинкты. Эпигеном над некодирующей ДНК очень чувствителен к стрессу и окружению. Когда организм адаптируется к постоянному, давящему стрессу – не автомобильной аварии или гриппу, а к длительной травме, – эпигеном меняется. Травма может включить ген, который реагирует на запах цветов вишни. Или отключить ген, управляющий эмоциями, включив ген страха.

В 2015 году Рейчел Иегуда, директор отдела по исследованию травматического стресса при медицинском факультете Икан в Маунт-Синай, провела исследование. Она изучала ген FKBP5, который управляет регуляцией стресса3. Исследование показало, что у людей, переживших холокост, и их потомков сходные эпигенетические «флажки» над одной и той же частью этого гена. Затем Иегуда сравнила эти гены с генами евреев, живших за пределами Европы и не переживших ужасы холокоста. Их эпигенетические «флажки» не были изменены. Стало ясно, что пережитая травма создала генетический флажок над геномом FKBP5 – и у жертв холокоста, и у их потомков.

Еще более удивительный вывод сделал Майкл Мини из университета Макгилл. Он изучал, можно ли изменить «флажок» ДНК4. Мини исследовал популяцию мышей, матери которых не особо часто облизывали их в младенчестве. Эти мыши со временем превратились в не самых лучших матерей, и у них отмечался высокий уровень тревожности. Мини ввел в мозг этих мышей раствор, способный подавлять эпигенетические маркеры. И это сработало. Мыши больше не терзались тревожностью. Их стрессовые реакции стали совершенно нормальными.

К сожалению, для людей подобных инъекций не существует. Даже если бы они и были, какими могли бы быть последствия? Если бы я удалила все, унаследованное от прежних поколений, то перевела бы свой компьютер в режим «по умолчанию». А каким могло бы быть это «умолчание»? Кем бы я стала?

Каждая адаптация мозга – это старание лучше защитить тело. Некоторые адаптации не слишком полезны для человека – например, чрезмерная стрессовая реакция. Но другие могут быть очень полезны для нашего здоровья.

В шведском городе Эверкаликсе сохранились самые полные и древние записи о рождениях, смерти и урожаях. Эти записи уходят в историю на множество поколений – ценнейший исторический материал. Анализируя его, ученые выявили удивительные совпадения. В Эверкаликсе были урожайные и неурожайные годы, а иногда людям приходилось по-настоящему голодать. Ученые установили, что, когда дети голодали в возрасте 9–12 лет, их внуки в среднем жили на тридцать лет дольше. У их потомков реже встречался диабет и сердечные болезни. А вот когда дети хорошо питались в этом возрасте, у их потомков риск инфаркта возрастал в четыре раза, а продолжительность жизни снижалась. Травма голода странным образом меняла гены потомков, делая их более устойчивыми. Более здоровыми. Более способными выжить5.

Естественно, я стала собой не только из-за тяжелого детства, хотя кто знает, как изменился мой эпигеном во время избиений и оскорблений. Каждая клетка моего тела несет в себе код поколений травм, смертей, рождений, миграций, истории, которая мне непонятна. От Тетушки я узнала очень немногое.

Моя семья пыталась стереть эту историю. Но мое тело помнило. Мое отношение к работе. Мой страх перед тараканами. Мою ненависть к вкусу грязи. Все это не случайные повороты колеса. Эти качества были подарены мне целенаправленно. Они мне необходимы.

Я хотела бы словами описать то, что знают мои кости. Хотела бы использовать эти дары, когда они мне полезны, и понимать и прощать их, когда они вредны.

Но я поворачиваю голову, как птица, и ничего не вижу. Я хочу восстановить украденное прошлое. Это необходимо мне, чтобы писать мое будущее.

Тетушка умерла неожиданно, всего через два месяца после моего последнего приезда, когда она сказала, что я вовсе не была всеобщей любимицей. Как бы мне ни хотелось, но я не могла больше расспрашивать ее о семейной истории. Записи наших разговоров у меня сохранились. Я порылась на старых дисках и нашла их. Постаралась расшифровать все, что могла понять, удалив фразы на кантонском диалекте. Эти записи я дополнила материалами, найденными в Национальном архиве Сингапура. Я хотела понять, какую горечь пришлось съесть моей семье.

Я узнала, что Тетушка и бабушка пережили не только Вторую мировую войну, как я думала прежде. Они пережили еще одну войну, тайную, о которой история предпочла бы забыть.

Когда во время Второй мировой войны японцы оккупировали Малайзию, партизаны-коммунисты ушли в джунгли. Малайская армия национального освобождения (МАНО) насчитывала полмиллиона человек. Они хотели освободиться от колонизаторов, которые угнетали страну сотни лет, – сначала это были португальцы, потом голландцы, англичане, а затем и японцы.

Когда к власти снова пришли англичане, МАНО объявила им войну, и война эта длилась двенадцать лет. Но англичане никогда не называли ее войной. Это был «Малайский инцидент». Если бы это объявили войной, страховщики никогда не возместили бы убыток от потери активов – шахт по добыче олова и других металлов, каменоломен, каучуковых и пальмовых плантаций. Но это была настоящая война, в которой погибли