Рерих - Павел Федорович Беликов

экземпляр Гэсэриады был в 1941 году использован в работах известного французского востоковеда Р. Стейна. Наш советский исследователь этого замечательного эпоса — монголовед Ц. Дамдинсурэн в своем капитальном труде «Исторические корни Гэсэриады», вышедшем в издательстве Академии наук СССР в 1957 году, также неоднократно ссылается на Николая Константиновича и Юрия Николаевича и приводит собранные ими сведения.

19 августа экспедиция покинула места, где в 1014 году Гэсэр-хан выступил против сильного воинственного племени западных карлуков, и направилась по Тибетскому нагорью прямым путем на Нагчу. Это был новый маршрут, пролегавший параллельно караванной дороге, по которой в 1880 году продвигался Пржевальский. Как известно, Пржевальский, не доходя до Нагчу, повернул обратно. Рерих собирался теперь завершить дело славных русских исследователей Центральной Азии — Пржевальского и Козлова — и пересечь Тибетское нагорье через Лхасу.

Маршрут, избранный Николаем Константиновичем, был кратчайшим, но очень опасным. На пути лежали Цайдамские солончаки, где останавливаться было рискованно. Поэтому целые сутки нужно было идти без отдыха. Все же труднейший этап прошли без потерь.

На следующем этапе, около перевала Элисте-дабан, на экспедицию совершил нападение хорошо вооруженный отряд голоков. Похоже, что нравы этого племени не изменились со времен путешествия здесь П. К. Козлова, испытавшего на себе коварство воинственных сынов Центральной Азии. Голоки устроили засаду при выходе из ущелья. Но дозорные экспедиции вовремя ее заметили, и Юрий Николаевич с вооруженными людьми, которых он обучил еще в Улан-Баторе, сумел обойти засаду и занять холм, откуда простреливались тылы нападающих. Противнику пришлось освободить путь, и караван вступил через горный перевал на Тибетское северное нагорье.

Здесь, на высоте около 14 000 футов, путешественников встретила необычайная для этого времени гроза с сильным снегопадом. 20 сентября экспедиция натолкнулась на первый тибетский пост, где Николай Константинович предъявил паспорт, выданный представителем Лхасы в Улан-Баторе.

Командир поста не очень-то разбирался в паспортных тонкостях да и вообще в письменности. Паспорт он попросту отобрал, сказав, что пошлет его «по начальству» и что экспедиция спокойно может идти дальше. Но уже 6 октября в урочище Чунаркэн караван Рериха был остановлен крупными силами тибетцев и местных кочевников хорпа, которые находились в подчинении начальника области Западных Хор, то есть входили в регулярные войсковые части Лхасы.

Через несколько дней пограничный начальник — генерал предложил передвинуть экспедицию ближе к его ставке и с подобающей истинному дипломату любезностью добавил, что по инструкции караван должен быть осмотрен и что осмотр произведет он лично, так как не может допустить, чтобы «руки малых людей касались вещей великих людей». При этом было сказано, что на это уйдет не более трех дней, что сам он не покинет ставки, пока не оформит разрешения на дальнейшее продвижение каравана.

Выпросив подобающие его чину подарки, генерал через неделю исчез, оставив вместо себя майора. И потянулись бесконечные дни.

Пять месяцев вечно пьяный майор был единственным посредником в переговорах Рериха с губернатором Нагчу — доверенным лицом самого далай-ламы. Через майора посылались письма и телеграммы американскому консулу в Калькутту, британскому резиденту в столицу Сиккима, лично далай-ламе в Лхасу. Все это возвращалось обратно.

Между тем наступила суровая зима, которую даже местные жители, обитавшие в утепленных юртах, переносили с трудом, в распоряжении же экспедиции имелись лишь легкие летние палатки. Кончились продовольствие и корм для Животных. Верблюды по ночам приходили к палаткам, как бы ища у людей спасения, а утром их находили мертвыми и оттаскивали за лагерь, где стаи диких собак и стервятников уже ждали добычу. Болели люди. Врач негодовал, обвинял лхасские власти в преднамеренном убийстве членов экспедиции. Медикаменты подходили к концу. А морозы стояли такие, что в походной аптечке замерзал коньяк.

Но Николай Константинович и Елена Ивановна не теряли присутствия духа, и, следуя их примеру, мужественно держался весь состав экспедиции. Даже научные работы не прерывались ни на один день. Исследовались ближайшие окрестности, делались зарисовки, снимались планы, пополнялись минералогические и ботанические коллекции. За время зимовки собрали редчайший материал о кочевниках хор-па, говоривших на весьма архаическом наречии тибетского языка. В ближайших монастырях были найдены манускрипты тибетского добуддийского шаманизма. Экспедиция открыла много памятников кочевого прошлого Тибета, в том числе погребения, совершенно неизвестные современным местным кочевникам. Обнаруженные захоронения типа «каменных могил» до тех пор встречались археологам только в Северной Монголии, Бурятии и на Алтае. В области Хор удалось также установить в орнаментах, украшавших одежду и оружие кочевников, так называемый «звериный» стиль, близкий к скифо-сибирским мотивам.

Преодолевая все трудности и смертельную опасность, Экспедиция выстояла и проработала до теплых весенних дней, но, конечно, не обошлось и без трагических потерь. За зиму умерло от простудных заболеваний пять человек. Погибли почти все верблюды — из ста двух осталось лишь десять и те еле держались на ногах, и только двух можно было использовать для дальнейшего пути. Из-за резких перепадов температуры испортилась кинопленка. Но все же большинство собранных коллекций, сделанных записей, написанных этюдов и картин, а их было около 500, удалось сохранить.

Только 4 марта 1928 года экспедиции было наконец разрешено покинуть стоянку, которая находилась всего в двух днях пути до крепости Нагчу, где в изобилии имелось все необходимое для материального обеспечения нескольких таких караванов, как караван Рериха. В Нагчу В это время пребывали два тибетских губернатора и высшие офицеры тибетской армии. Они объявили Николаю Константиновичу, что лхасское правительство отказалось признать выданный в Улан-Баторе тибетский паспорт и не разрешает экспедиции идти на Лхасу, до которой оставалось менее 200 километров. Рериху указали обходный маршрут, пролегавший много западнее Лхасы. В личном разговоре с губернатором Нагчу мало что выяснилось. Николаю Константиновичу лишь намекнули, что он заподозрен в симпатиях к «красным», а на этот счет губернатор твердо придерживался данных ему инструкций и не пропустил караван в глубь тибетской территории.

Оказалось, что среди буддистов, сопровождавших караван от самой Монголии, велась усиленная пропаганда. Им обещали всяческие блага и давали разрешения на паломничество в Лхасу, но с условием, что они отступятся от этого «красного русского».

А тем временем кто-то распространял слухи о «торжественных приемах у далай-ламы в честь Рериха», о «саморекламе» художника по этому поводу. Абсурдные выдумки просачивались в прессу. Николай Константинович отмечал в «Листах дневника»:

«В Лондоне рассказывали, что мы взяли в плен Далай-ламу со всеми его сокровищами. Самого-то Далай-ламу мы в конце концов отпустили, но все несметные сокровища его оставили при себе. Взрослые люди не гнушаются и такими россказнями… Барон Милюков в Лондоне спрашивал доверительно: «Ведь от одного взгляда Рериха волосы седеют?» Вот вам и товарищ председателя Думы, поистине