Рерих - Павел Федорович Беликов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вместе с пактом Николай Константинович предложил и отличительный флаг, назвав его «Знаменем Мира». Он должен был водружаться на объекты, подлежащие охране. Флаг представлял собою белое полотнище с красной окружностью и вписанными в нее тремя красными кружками. Этот знак, по мысли художника, символизировал вечность (замкнутая окружность), реально выражающуюся в преемственности прошлого, настоящего и будущего (три заключенных в окружности кружка). Впрочем, иногда этот символ истолковывали и по-другому, против чего художник не возражал. Он указывал, что всякая интерпретация, если она исходит из понятия синтеза жизни, близка внутреннему смыслу этого знака.
Происхождение предложенного символа теряется в далекой древности. Его можно встретить на тамге Тамерлана, на тибетских, кавказских и скандинавских фибулах, на предметах древней Византии и Рима. Очевидно, оттуда он проник в Испанию и получил распространение в Европе. Им украшено изображение Страсбургской Мадонны. В России его можно увидеть в иконописи на одеянии святых и подвижников. Красивый и простой по рисунку, этот знак хорошо различим на белом фоне. Несмотря на древность происхождения, он никогда не использовался как отличительный знак какой-либо народности или религии, что имело важное значение. Так, например, знак Красного Креста оказался неприемлемым для многомиллионного магометанского мира, где его пришлось заменить полумесяцем. Не исключено, что Рерих учел все эти обстоятельства, предлагая свой проект «Знамени Мира».
Идея Рериха нашла широкую поддержку, в прогрессивных кругах мировой общественности. Р. Роллан, Б. Шоу, Т. Манн, А. Эйнштейн, Г. Уэллс и многие другие горячо приветствовали смелое начинание русского художника. Постоянные комитеты пакта и «Знамени Мира» были в 1929 году учреждены в Нью-Йорке и в 1930 году в Париже и Брюгге. В 1930 году проект пакта был одобрен Комитетом по делам музеев при Лиге наций и передан на дальнейшее рассмотрение Международной комиссии интеллектуального сотрудничества. Рабиндранат Тагор писал по этому поводу Николаю Константиновичу:
«Я зорко следил за Вашей великой гуманистической работой во благо всех народов, для которых Ваш Пакт Мира с его знаменем для защиты всех культурных сокровищ будет исключительно действенным символом. Я искренне радуюсь, что этот Пакт принят Комитетом Лиги Наций по делам музеев, и я глубоко чувствую, что он будет иметь огромные последствия для культурного взаимопонимания народов».
О резонансе, вызванном предложением Рериха, говорит выдвижение художника на получение Нобелевской премии мира в 1929 году. Кандидатура Рериха была предложена Парижским университетом и поддержана научными учреждениями многих стран. В обращении Парижского университета, характеризовавшем Рериха, говорилось:
«Николай Рерих своими литературными произведениями, лекциями, исследованиями, картинами и многосторонней деятельностью действенно призывал принять доктрину всемирного братства. Его пропаганда мира охватила свыше двадцати стран и была широко признана. О ее воздействии свидетельствуют многочисленные послания к Рериху со стороны самых различных учреждений. Мы твердо верим, что окончательный международный мир придет лишь через поднятие культурного уровня народов и постоянную действенную пропаганду братства, рожденного культурой и возвышенной красотой во всех областях жизни. Тридцатилетняя трудовая деятельность Н. Рериха была мощным призывом к взаимному сближению народов».
Выдвижение кандидатуры Рериха на Нобелевскую премию шло на пользу распространению идеи пакта и «Знамени Мира», хотя, судя по письмам художника, он не строил себе никаких иллюзий относительно возможности присуждения этой премии. Во-первых, одновременно с ним были выдвинуты кандидатуры таких «тузов», как государственный секретарь США Келлог, сенатор Жувенель и английский премьер-министр Макдональд. Во-вторых, присуждение премии Рериху не отвечало политическим интересам западных стран. Их благорасположение можно было заслужить лишь публичным выступлением против Советского Союза.
Несмотря на внешне подчеркнутую «аполитичность» предложенного Рерихом пакта, он рассматривался некоторыми политиками как далеко не безразличный для них документ. Приобретая сторонников среди видных ученых, писателей, художников, общественных деятелей, пакт Рериха содействовал антимилитаристской пропаганде. В «Листах дневника» художник замечал по этому поводу:
«Из Парижа пишут: «У нас был Раймонд Вейсс, директор юридического департамента Института кооперации, который полностью подтвердил сведения о германском давлении на второстепенные государства в целях заставить их отклонить Пакт… Помним, что во время последней международной конференции Пакта среди тридцати шести стран, единогласно поддержавших Пакт, не прозвучали голоса представителей Германии и Англии. Правда, нам приходилось слышать, что главным препятствием для некоторых государств было, что идея Пакта исходила от русского. Мы достаточно знаем, как для некоторых людей, по какому-то непонятному атавизму, все русское является неприемлемым. Также мы слышали от некоего компетентного лица, что дуче охотно занялся бы Пактом, если бы идея была предоставлена ему, чтобы исходить исключительно от него».
Подозрительный интерес к пакту проявил далеко не один Муссолини. Во Франции Рериху настойчиво советовали повидаться с «генералом иезуитов». Католический Мальтийский орден зазывал Николая Константиновича в Рим для переговоров. С провокационными целями распространялись слухи о связи Рериха с сионистской организацией и о специальных заданиях, которые якобы он выполнял в Палестине. Все это говорит о том, что на мировой политической арене значение пакта котировалось достаточно высоко и Рериху стоило немалых усилий уберечь свое детище от неблаговидных поползновений политических авантюристов.
Весной 1930 года, убедившись в том, что идея пакта обрела в западных странах достаточно сторонников, а также закончив все деловые переговоры в США, Николай Константинович и Юрий Николаевич собрались в обратный путь в Кулу. Перед самым отъездом они зашли к британскому консулу в Нью-Йорке, чтобы возобновить свои визы. Их оформление могло занять не более двух дней. Но консул почему-то замялся и предложил взять визы в Лондоне, мотивируя это тем, что путь Рериха все равно лежал через Европу.
Когда же Николай Константинович и Юрий Николаевич, пробыв некоторое время в Париже, приехали в Лондон, в британском министерстве иностранных дел им сказали, что виз на выезд в Индию они вообще больше не получат. Было похоже, что наступил час расплаты за посещение Москвы и за сношения с советскими дипломатами в Европе и в Азии. Николай Константинович отлично понял это, когда при неоднократных посещениях должностных лиц министерства ему вежливо, но без каких-либо объяснений отказывали во въезде в Индию.
Однако Европа не пустынное Тибетское нагорье, и Рерих скоро привлек к делу о своей визе внимание дипломатов, ученых, писателей и общественных деятелей многих стран. В британское министерство иностранных дел посыпались запросы и ходатайства. Писали кардинал Брун, архиепископ Кентерберийский, директор Лондонской библиотеки X. Райт, писатель Д. Голсуорси, послы многих аккредитованных в Англии государств.
Между тем чиновники министерства хранили упорное молчание или отделывались лаконичными отписками. Рериха ждали дела во Франции, и до
