История Невского края - Константин Сергеевич Жуков

путь к социальным верхам был открыт и людям самого плебейского происхождения (множество примеров тому предоставляет ближайшее окружение Петра, включая и его супругу). Одной из характерных черт ранней петербургской культуры философ М. С. Каган считал демократизм.

Действительно, еще в 1940-е годы историк А. В. Предтеченский отмечал, что «общение жителей Петербурга в петровское время происходило в такой обстановке, которая нарушала сословную замкнутость». На знаменитые петровские ассамблеи, например, предписывалось приходить всем «с вышних чинов до обер-офицеров и дворян, также знатным купцам и начальным мастеровым людям, также и знатным приказным, тоже разумеется и женскому полу». Нередко царя можно было увидеть беседующим с простым матросом или плотником. Такая демократическая обстановка создавалась во многом благодаря и личным предпочтениям самого царя, и тому, что социальная структура петербургского общества была еще неустоявшейся, принадлежность к тому или иному общественному слою становилась здесь довольно условной — все оказывались как бы в равном положении недавних переселенцев. Но главную роль играла, конечно, идеологическая установка на приоритет личных заслуг перед благородством происхождения.

Монастырь св. Александра Невского. Гравюра А. Ф. Зубова, приложенная к его панораме Санкт-Петербурга. 1716–1717 гг.

В последующее время этот ранний петербургский демократизм оказался почти бесследно вытеснен совсем иными поведенческими нормами и в ином качестве возродился лишь десятки лет спустя.

Другим результатом утверждения новой идеологии в петербургской культуре стало совсем иное, по сравнению с допетровской Россией, положение женщин в обществе. На ассамблеи женщины приглашались наравне с мужчинами. «Это нововведение чрезвычайно понравилось дамам, поскольку освобождало от суровых ограничений их жизни: им <раньше> не разрешалось появляться в обществе», — писал в своих мемуарах находившийся на русской службе шотландец П. Г. Брюс. «Если домостроевская мораль сохранялась нерушимой в Москве и провинции, то в новой столице стал складываться новый нравственный кодекс», — констатирует М. С. Каган.

Мы уже отметили, что идеология просвещения включала в себя стремление преодолеть преувеличенную роль церковно-религиозного начала в жизни общества. Культура Санкт-Петербурга в этом отношении являлась полной противоположностью старомосковской традиции. Здесь было не так много церквей, как в Москве, а в архитектурном оформлении они зачастую мало чем отличались от светских сооружений. Даже Александро-Невская лавра, которая (в соответствии с идеей монастыря) должна быть замкнутой внутри себя, изолированной от окружающего грешного мира, — в нереализованном проекте Д. Трезини, запечатленном на гравюре А. Зубова, представала распахнутым наружу парадным сооружением.

Итак, культура Санкт-Петербурга петровского времени представляла собой сложный и внутренне противоречивый феномен: с одной стороны, в центре находилась идея империи, могущественного государства, которому подчинялось все заключенное в его пределах, а с другой стороны, в недрах этой культуры существовали и развивались представления о человеческом достоинстве, о гражданских свободах и правах, о силе человеческого разума, о ценности отдельной личности. Взаимодействие этих двух начал и составило главный смысл петербургской истории последующего времени.

Документ № 7 ЗАБОТА ЦАРЯ ОБ УСОВЕРШЕНСТВОВАНИИ СТОЛИЦЫ И СТРАНЫ (отрывок из «Мемуаров» П. Г. Брюса[161])

Все это время царь неутомимо трудился над усовершенствованием своей страны. Он не только строил корабли, крепости и дома, но и обеспечил свою новую академию хорошими учителями по всем наукам, необходимым для образования молодых дворян. Он также возвел печатные дворы, при которых работали способные переводчики, переводившие со всех языков все самые ценные книги, имевшиеся тогда в Европе, на русский. Царские доверенные лица покупали на аукционах за границей наиболее ценные книги и целые библиотеки, и поистине удивительно было видеть в Петербурге уже столь замечательное <книжное> собрание. Был здесь также изысканный кабинет редкостей, содержащий то, что имелось любопытного во всех частях света, а также превосходную коллекцию монет, медалей, и т. д. и т. п. Кабинетом заведовал господин Шумахер[162], весьма искусный и ученый муж, бывший прежде секретарем д-ра Эрскина[163], главного медика его величества. Знаменитый Готторпский глобус <…> явился подарком датского короля[164] и был доставлен в Петербург ценой больших расходов. Прусский король подарил царю янтарный кабинет, считавшийся одной из величайших редкостей такого рода в Европе. Имелось любопытное собрание диких зверей, птиц и т. д.; один из самых крупных во всей Азии слонов со всем своим военным снаряжением, при слоне было несколько индусов; северные олени с санями и служителями лапландцами; венецианские гондолы с гондольерами и т. д. и т. п.

(Текст печатается по изданию: Беспятых Ю. Н. Петербург Петра I в иностранных описаниях. Л., 1991.)

Глава VIII

Санкт-Петербург в середине XVII века

После Петра

Петр I умер ранним утром 28 января 1725 года. Вступившая на престол при поддержке гвардии и нескольких влиятельных сановников Екатерина I, казалось бы, должна продолжить начинания своего покойного супруга. Внешне все так и выглядело: строились начатые при Петре грандиозные здания Двенадцати коллегий и Кунсткамеры, спускались на воду новые корабли, продолжались завоевания в Прикаспии и т. д. В столицу приезжали приглашенные Петром I в задуманную им Академию наук иностранные ученые: математики Леонард Эйлер, Иаков Герман, Христиан Гольдбах, физики и математики Николай и Даниил Бернулли, Георг Вольфганг Крафт, философ и физик Георг Бернгард Бильфингер, лингвист и историк церкви Иоганн Петер Коль, историки и этнографы Герард Фридрих Миллер и Готлиб Зигфрид Байер, астроном Жозеф Никола Делиль и др. Санкт-Петербург продолжал оставаться средоточием культурной и политической жизни России, воплощением незыблемости имперского курса, заданного петровскими реформами.

При этом власть императрицы покоилась на значительно более зыбком основании, чем власть ее предшественника. Законность воцарения Екатерины могла быть оспорена как с позиций традиционных взглядов на способ передачи скипетра (Петр обвенчался с ней, когда была жива первая жена, и такой брак не мог считаться безупречно легитимным; происхождение же Екатерины было вовсе не «царским»), так и с позиций закона о престолонаследии, согласно которому царь должен сам назначить себе преемника. Этого Петр не сделал, стало быть, он сомневался в том, что его супруга достойна занимать российский трон.

Екатерина I на фоне Екатерингофского дворца в Петербурге. Миниатюра на эмали Г. С. Мусикийского. 1724 г.

Екатерина сразу же оказалась в сильной зависимости от тех сил, которые возвели ее на престол, но при этом вынуждена во многом потакать настроениям противоположной «партии», поскольку та была вполне способна организовать дворцовый переворот.