История Невского края - Константин Сергеевич Жуков

так и русских коммерсантов деятельность в Петербурге открыла новые, необычайно выгодные перспективы. Не случайно датчанин Педер фон Хавен, посетивший Россию в 1736–1739 годах, отмечал в Петербурге среди причин быстрого роста численности населения присутствие в нем императорского двора, коллегий, гвардии, и все же главной из этих причин считал процветающую здесь торговлю как западными, так и восточными товарами.

Избавившись от опеки верховной власти, город на короткое время получил возможность хотя бы отчасти развиваться свободным и естественным путем, по своим внутренним законам. Не случайно именно к этому времени относятся протесты петербургского купечества против подчинения местному губернатору органов городского самоуправления буржуазного типа — городовых магистратов, введенных Петром I. При этом купцы ссылались на привилегии прибалтийских городов.

В сознании сегодняшних петербуржцев глубоко укоренен комплекс «брошенной столицы», для многих из нас достойное существование города связывается исключительно со столичным статусом. Однако история показывает, что это далеко не так, что сущность и геополитический потенциал Петербурга вовсе не исчерпываются той столично-имперской функцией, которая была ему задана Петром Великим.

Возвращение столицы в Петербург

События, произошедшие в Москве после неожиданной смерти Петра II, трактуются историками как имевшая большие шансы на успех попытка ограничения самодержавия в России. Верховный тайный совет, фактически возглавлявшийся в то время князем Д. М. Голицыным, постановил призвать на царство племянницу Петра Великого, курляндскую герцогиню Анну Иоанновну, при условии подписания ею «Кондиций», которые передавали значительную часть властных полномочий Верховному тайному совету. Верховники, как известно, потерпели неудачу — абсолютная монархия сохранялась в России еще без малого двести лет. Для нас же важно подчеркнуть, что эта попытка кардинального изменения формы государственной власти в России была связана не с Петербургом, а с Москвой. И этому есть свои объяснения.

Допетровская Россия имела свою традицию «ситуативного» ограничения царского единовластия: в Москве существовал придворно-аристократический орган власти — Боярская дума, с «приговорами» которой в некоторых случаях цари вынуждены были считаться (речь идет, конечно, о царях, избранных боярами на царство, например о Василии Шуйском или Михаиле Романове). Упразднение Боярской думы явилось частью петровской реформы государственной власти. Авторы «Кондиций» были представителями старой русской аристократии, для которых установленный Петром I деспотический режим, дававший монарху абсолютную власть над любым его подданным вне зависимости от его знатности или заслуг, был оскорбителен и потому неприемлем. И хотя в своем стремлении ограничить произвол царской власти они ориентировались не только на слабые российские традиции, но и на опыт западноевропейских государств, который, как показывают сохранившиеся документы, был им хорошо известен, их надежды на осуществление этих планов были связаны, конечно, не с Петербургом. Традиция самоуправления, которая существовала на берегах Невы до начала XVIII века, была, во-первых, уже утрачена, а во-вторых, абсолютно неизвестна и чужда российской знати. Петербург в послепетровское время связывался исключительно с имперским, самодержавным типом государства.

Тем не менее, возвратив себе неограниченную самодержавную власть, Анна поначалу не собиралась возвращать столицу в Петербург. Вскоре после коронации, состоявшейся 28 апреля 1730 года в Успенском соборе Кремля, она заговорила о том, что будущей зимой поедет в Петербург с тем, чтобы через некоторое время уже навсегда вернуться в Москву. Однако все произошло совсем не так: торжественный въезд императрицы в Петербург состоялся лишь 16 января 1732 года, и главная царская резиденция осталась здесь уже навсегда.

Анна Иоанновна, императрица. Гравюра И. А. Соколова. 1740 г.

Первоначальные планы официального возвращения столицы в Москву связаны были с тем, что Анна восходила на российский престол не как наследница Петра Великого, а как дочь его старшего брата Ивана, посаженного на трон рядом с Петром восставшими стрельцами в 1682 году. Новая царица, таким образом, еще в большей степени, чем Петр II, внук Петра I, олицетворяла возврат к допетербургской старине. Но довольно быстро Москва как место постоянного пребывания двора перестала устраивать Анну Иоанновну, и она предпочла ей невскую столицу.

Причина, по всей вероятности, заключалась в уже отмеченной нами силе московской аристократии, сохранившей несмотря на петровское давление косный и внутренне независимый дух. В Петербурге же, как мы помним, царила весьма демократическая, если не сказать плебейская, атмосфера, значительно менее благоприятная для аристократического фрондерства. На берегах Невы императрица в большей степени могла чувствовать себя единовластной повелительницей, чем в древней Москве.

Впрочем, не только московская аристократия, но и нижние слои общества первопрестольной были склонны диктовать царям свою волю, причем в весьма категорической форме народного бунта, вся бешеная энергия которого обычно направлялась не на самого помазанника, а на его ближайшее окружение. Здесь была жива память о предшествующем столетии, вошедшем в русскую историю как «бунташный век». Еще при Петре II испанский посол герцог де Лириа был убежден, что пребывание в Москве представляет большую опасность для царского фаворита Ивана Долгорукова и его семьи, «потому что если с царем случится какое несчастие, то они пропадут совсем, ибо общая ненависть к ним так велика, что народ передушит их всех; но в Петербурге, какое бы ни случилось несчастье, он и весь род его не подвергнутся никакой опасности». При этом Долгоруков был русским, а фаворит Анны Иоанновны, Эрнст Иоганн Бирон, — инородцем (немцем), к которым, как мы помним, вообще отношение в Москве сложилось весьма неприязненное. К тому же сердечная привязанность рано овдовевшей царицы считалась весьма уязвимой, с точки зрения ортодоксальной православной морали: Бирон приехал в Россию вместе с женой и тремя детьми[166]. Е. В. Анисимов в документах из архива Тайной канцелярии нашел указание на то, что одной из причин переезда двора в Петербург стал случайно подслушанный Анной и Бироном разговор гвардейцев, возвращавшихся после тушения небольшого пожара во дворце и говоривших между собой о временщике: «Эх, жаль, что нам тот, который надобен, не попался, а то буде его уходили!» Известно также происшествие, которое, скорее всего, было покушением на жизнь императрицы: карета, ехавшая первой в ее кортеже, направлявшемся из Измайлова в Москву, провалилась в какое-то подобие волчьей ямы. Обычно первой ехала карета самой Анны, так что от возможной смерти или увечья ее спас только случай.

Э. И. Бирон. Гравюра И. А. Соколова. Около 1740 г.

К этому следует добавить, что жившая в Курляндии очень скромно, если не сказать бедно, Анна явно имела склонность к роскоши и пышности. В пору ее молодости ей довелось быть свидетельницей и участницей многих