История Невского края - Константин Сергеевич Жуков

акт обуздания, подчинения человеку могущественной водной стихии. Именно поэтому Петр запрещал строить мосты через Неву и дороги вдоль набережных — роль улиц в Петербурге должны были выполнять реки и каналы. И конечно, строительство дома из отвердевшей воды (а по первоначальному замыслу он и стоять должен на замерзшей Неве) и изготовление из льда разных предметов должно было восприниматься как свидетельство власти людей над зыбкой и капризной водной стихией. Аналогичный смысл имели придуманные Петром петергофские водные затеи: там льющаяся вода образовывала колонны, стены, арки, лестницы, заставляла звучать музыкальные инструменты и т. д.

При этом важно отметить, что несмотря на такой многозначный и обширный смысл, все происходящее вокруг Ледяного дома было необычайно ярким развлекательным зрелищем. Публичные забавы, в которых деятельное участие принимали коронованные особы, стали одним из новшеств петровского времени. Шутовская свадьба, как жанровая разновидность таких забав, вероятно, особенно памятна для императрицы Анны. В числе мероприятий, отмечавших ее собственное бракосочетание в Петербурге в 1710 году, была такая свадьба. Петр I женил тогда своего карлика, Екима Волкова; для участия в свадьбе по всей стране было собрано около 70 лилипутов.

При Петре вошли в публичный обиход и маскарады, неоднократно их устраивала и его племянница. Особенно запомнился современникам «великий машкарад» 1731 года в Москве, устроенный в годовщину восшествия Анны на престол и длившийся около месяца.

Подобно Петру любила Анна и фейерверки, которые тоже были не просто забавами, они выполняли, по меткому сравнению историка П. Н. Столпянского, роль «передовых статей современной правительственной газеты». «Для всех оных торжественных фейерверков… — свидетельствует автор первого русского описания Петербурга А. И. Богданов, — в 1731-м году построен Мост, или Театр, на воде, на мысу Васильевскаго Острова, против Болшаго Императорскаго Зимняго Дому; на оном же Театре и разныя иллюминации отправляются».

Театр фейерверков представлял собой всего лишь обширный высокий помост, сооруженный на сваях перед стрелкой Васильевского острова. А специальное помещение на втором этаже Зимнего дворца, выстроенное при Анне Иоанновне по проекту Ф. Б. Растрелли, представляло собой то, что мы и по сей день называем театром. Иностранные (главным образом итальянские) оперные, балетные и комедиантские труппы содержались тогда в Петербурге за счет императорской казны, вход в театр для приглашенных был бесплатным. Давались и любительские спектакли, в которых принимали участие многие придворные, а также, по некоторым сведениям, кадеты Шляхетного корпуса. В театре Зимнего дворца 9 февраля 1736 года труппа, которую возглавлял итальянский композитор и капельмейстер Франческо Арайа, исполнила его оперу «Сила любви и ненависти». Это была первая постановка оперы в России. «Ведомости» писали: «29 числа сего генваря месяца представлена от придворных оперистов в императорском Зимнем дворце преизрядная и богатая опера под титулом „Сила любви и ненависти!“ к особливому удовольствию ее императорского величества и со всеобщею похвальбою зрителей».

Правление Анны Иоанновны можно охарактеризовать как время активного развития зрелищной культуры в России, и в особенности в Санкт-Петербурге, однако по сравнению с петровским временем в ней все более преобладала развлекательность и при этом она становилась все более сословно замкнутой. От начального петербургского демократизма уже мало что осталось. Описывая Летний сад времен Анны Иоанновны, К. Р. Берк отмечает: «Сколь бы ни приятны были эти сады, горожане весьма редко могут в них повеселиться. В дни Комедии, когда действуют также водометы, некоторому количеству простого народа дозволяют войти в сад; в куртаги[169] — лишь обычным придворным лицам, а в остальное время — никому, так как императрица желает гулять со своими наперсниками в тишине. <…> В правление Петра Первого, который был государем общедоступным, в саду устраивались большие застолья для простых людей, и сам он частенько пил вкруговую со шкиперами и кораблестроителями». Общедоступные ассамблеи сменились куртагами, на которые допускались лишь дворяне. И если Петр сделал театр открытым для всех «охотных смотрельщиков», то при Анне, согласно свидетельствам современников, например петербургского врача Дж. Кука, простолюдину попасть на представление было весьма трудно: «Никто не платит за посещение спектакля или концерта, но и вход дозволен только тем, кто имеет билеты от властей. У дверей стоит караул, и если кто-то вознамерился туда попасть, не имея на то права, такого сурово накажут». А в вопросе снимания шапки с головы возле царского дворца при Анне Иоанновне вновь вернулись к допетровскому обыкновению: «никто в Петербурге не может пройти или проехать мимо <…> дворца, не обнажив головы, — независимо от того, виден кто в окне или нет», — констатировал П. фон Хавен. А Дж. Кук, прогуливавшийся по неведению в шляпе по петергофскому парку, не был арестован, как он считал, только благодаря заступничеству императрицы.

Возвращаясь к теме Ледяного дома, заметим, что в его создании отразилась и традиция русских национальных забав, связанных со строительством потешных сооружений из снега и льда. Анна Иоанновна и прежде отдавала дань подобного рода развлечениям: за семь лет до Ледяного дома для ее увеселения была возведена на Неве под руководством Б. К. Миниха целая ледяная крепость, которую войска взяли приступом.

Петербургский миф и петербургская жизнь

Мы не случайно столь подробно рассмотрели все, что было связано с постройкой Ледяного дома. Во многом и весь Санкт-Петербург, согласно идущим от Петра представлениям, должен был выполнять те же функции, что и эта курьезная постройка: грозить внешнему противнику, быть уздой для боярского фрондерства, символом имперского величия и могущества, образцом художественного вкуса, генератором научной мысли и, наконец, местом приятного времяпрепровождения. (Петр, правда, отводил Петербургу еще и роль «морской столицы России», но его ближайшие преемники эту испостась города отодвинули на задний план, хотя торгово-посреднические функции города продолжали развиваться.) При этом собственные интересы и желания городского населения для монархов никакого значения не имели. «Не только рядовые петербуржцы, но и люди высокопоставленные, — пишет исследователь петербургской культуры Г. З. Каганов, — рассматривались тогдашней властью просто как подручный материал для возведения пышного здания барочного государственного быта».

Порой этого материала не хватало. И при Анне Иоанновне, и позднее при Елизавете Петровне правительство настойчиво собирало разбегавшихся из Петербурга переведенцев. Новые сотни и тысячи «работных людей» вызывались на невские берега, страдали здесь от непривычных климата, дороговизны, принуждались к тяжелому и низкооплачиваемому труду. Зажиточных людей, как и прежде, обязывали строить в столице каменные дома. Нет ничего странного в том, что значительная часть населения ненавидела город.

Неприятие вызванных реформами крутых перемен, усугубленное трудностями военного времени и общим усилением государственного гнета вылились в широко распространившееся в народе еще при жизни Петра I представление о нем