Морской конек - Джанис Парьят
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Теперь я вновь приспосабливался к походке лошади, вспоминая, почему это всегда приводило меня в восторг. День был пасмурным, но сухим, облака легкими и дымно-серыми. Мое настроение заметно улучшилось. Может быть, в конце концов, это была не такая уж ужасная идея.
Выехав с главной дороги, Филип повел Генерала по пустой ферме, я последовал за ним. Воздух был холодным и тихим, в нем слышался лишь топот копыт. Запах навоза стал слабее. Его сменил аромат влажных листьев и старого гумуса, сладкий аромат разложения. Вскоре мы пересекли кленовый лес, выросший, как сказал мне Филип, по краям заброшенного известнякового карьера. Подошли к броду, который обычно можно было легко перейти, но от недавних дождей он раздулся до ручья.
– Сюда, – скомандовал Филип, и мы повернули к каменному мосту. – Ты по холму подняться сможешь?
Я замялся. Я никогда этого не пробовал. Дороги в Дели были скучными и ровными. Нельзя ли, предложил я, выбрать что-нибудь попроще?
– С холма потрясающие виды, – продолжал Филип, будто меня не слышал, – поехали.
Стало очевидно, что он намерен четко инструктировать меня, как подниматься на холм. Казалось, ему нравилось играть в наставника. Уж не принял ли он меня за одного из школяров? Мы медленно поднимались. Филип ехал сзади, выкрикивая указания: слегка наклониться вперед через седло, сидеть строго посередине, осторожно балансировать, сдвинуть ноги назад.
Добравшись наконец до вершины, мы обнаружили, что большая часть долины скрыта за низкими грохочущими облаками. Поняв, что идея Филипа сорвалась, я ощутил странное удовольствие, будто доказал, что эта нелепая идея принадлежит ему одному. Тем не менее я получил подробное описание того, что мы могли увидеть – в особенно ясный день можно было разглядеть долину аж до дельты реки Парретт, где она соединяется с Бристольским проливом.
Из вежливости я сказал, что и так очень красиво и по-своему атмосферно, хотя мало что видно. В конце концов нас согнал с холма неизменно энергичный быстрый и ледяной ветер.
По дороге вниз произошла стычка.
Мы спустились примерно на полпути, продвигаясь очень осторожно, когда Леди наткнулась на какой-то рыхлый щебень. Все было бы хорошо, если бы я не потерял равновесие и не качнулся назад, подтолкнув ее вперед, быстрее, еще быстрее, наконец, переходя на галоп. Несмотря на вспышку ослепляющей паники, я смог усидеть в центре седла и каким-то образом удерживать равновесие, пока мы не достигли ровной поверхности, и я остановил лошадь. Я обернулся, смеясь от облегчения, уверенный, что сейчас меня похвалят. Но на лице Филипа было то самое выражение, которое я когда-то видел у Майры, давным-давно, в клубе верховой езды. Еще до того, как он догнал меня, я почувствовал его недовольство.
– Что это было? – его тон стал тому подтверждением. Он явно меня осуждал.
– Похоже, она оступилась.
Филип спешился и подошел к Леди.
– У нее слабое колено, – сказал он, осматривая кобылу. – Она могла его повредить. Плохая идея – мчать галопом с холма.
– Простите… – промямлил я, не вполне понимая, за что извиняюсь, но это была моя первая, инстинктивная реакция. Задобрить его.
Назад мы ехали по большей части молча. Он часто посматривал на Леди. Я мог бы сказать ему, что она идет как обычно, но он не спрашивал, и я ничего не говорил. Когда мы добрались до конюшни, я предложил помочь ему расседлать и почистить лошадей. Я дал Филипу показать мне, как это делается: сперва надо пройтись скребком по челюсти, плавными кругами, потом от шеи к плечам, по всему телу и, наконец, по ногам. После этого протереть полотенцем. Копыта, сказал Филип, он почистит сам, а я могу пойти отдохнуть.
– Хорошая работа, – бросил он мне, когда я был у двери. И, поскольку я не знал, как реагировать, я сказал – спасибо.
На следующий день я с трудом мог двигаться. Еще вечером я почувствовал во всем теле болезненную усталость, но к такому натиску был не готов. Подняться, одеться, спуститься по лестнице – все это далось мне с трудом.
Кое-как я дошел до дома. В половине седьмого позвонил в звонок. Когда никто не ответил, я вошел и добрался до обеденного зала.
Стол был накрыт, но пуст.
Я заглянул в гостиную, но меня встретила лишь рождественская елка, по-прежнему мерцавшая, что при дневном свете казалось комичным. В кухню, где не оказалось даже миссис Хаммонд. Комнаты, залитые лишь естественным светом, отчасти утратили свою официозность.
Я решил вернуться к себе на чердак и там позавтракать. Может быть, снова уснуть. Или вся семья уже поела, или куда-то уехала без меня. Но когда я уже шел обратно к двери, послышалась возня, и на лестницу вышла Майра, сонная, всклокоченная.
– А, это ты, – на ней был шелковый халат, серебристо-серый, с длинными и широкими, как у кимоно, рукавами. – Чаю?
– Да, но предпочел бы чего-нибудь покрепче.
– Так рано? Хотя почему бы и нет…
Облегчить боль, пояснил я.
– А, мышцы побаливают после вчерашнего?
Это было явное преуменьшение.
– Пойдем, – она жестом велела идти за ней в кухню.
– А где миссис Хаммонд?
– В субботу у нее выходной. Боже правый, – она посмотрела на меня и улыбнулась, – ты что, превращаешься в меня? Привык, чтобы тебе прислуживали?
– Ты забыла, что я из Индии.
– А, ну да, помню, помню. У Николаса ведь был целый штат помощников.
Она наполнила водой электрический чайник, сняла с полки две чашки.
– Без молока и сахара, пожалуйста.
Она скорчила гримасу.
– Гадость какая. Неужели ты так и не полюбил английский чай? Насыщенный, крепкий, с молоком?
– Нет.
Чайник загрохотал.
– Что стряслось с завтраком? – я указал в сторону обеденного зала.
– Папа рано утром уехал в Лондон.
Я и забыл.
– Обожаю такие субботы, – добавила она. – Они выдаются лишь раз или два в месяц, но это такая роскошь. Я высыпаюсь, Эллиот тоже высыпается, ну и ты поспи, – она легонько потрепала меня по плечу.
– Ну, я постарался вовремя встать… к завтраку.
Майра рассмеялась, разлила по чашкам воду. Чайные листья, разворачиваясь, окрашивали воду ржавым.
– Ты молодец. Я ценю твои хорошие намерения, пусть и напрасные.
– Когда он вернется? Завтра к обеду? Постараюсь уехать до этого времени.
Она поднесла чашку к губам, подула на чай.
– Не уезжай. Мне будет без тебя грустно.
– Не думаю, что твой папа с тобой согласится… он будет рад, если я уеду, – чай был резким и крепким, почти горьким. – Говоришь, он бывший учитель?
– Директор… нескольких публичных школ. В Канаде, Кейптауне, Австралии.
– Это объясняет, почему я настораживаюсь, когда