Морской конек - Джанис Парьят

с чего вдруг ты решила взять меня с собой. Может, хотела, чтобы я свалился с лошади и сломал себе шею. Или, что еще хуже, выставил себя идиотом.

– Да, наверное, просто хотела повыделываться.

Мы дошли до склона лощины, и теперь над нами возвышались купола дубов, закрывающих спутанное листвой небо. Сначала над нами была тень, потом мы выбрались на солнечный свет.

Позже в тот же день я направился в конюшню.

Она располагалась на другой стороне поля за домом, скрытая от глаз высокой живой изгородью, обрамлявшей его границы. Весной, как рассказала мне Майра, поле было усыпано золотыми пятнами лютиков, а по тенистым краям – колокольчиками. Теперь, лишившись цветов, оно приобрело мрачные оттенки тускло-коричневого и грязно-желтого. Я наткнулся на мертвого воробья, крошечную трагедию; его открытые глаза пристально смотрели на меня.

Конюшня представляла собой удивительно современное строение из легких деревянных досок, с аккуратной жестяной крышей. Внутри было чисто, светло и тепло, пахло солнечной соломой и опилками. Кто-то из жителей деревни иногда заходил помочь.

– Но мне нравится заниматься с лошадьми самому, – заявил Филип, чистивший Леди мягкой щеткой. – Я могу жаловаться им на жизнь, а они молчат и слушают. Иногда заходит Майра, но не слишком часто.

Я стоял в соседнем стойле и гладил Генерала. Он был более крупным, мускулистым животным глубокого угольного цвета, в белых чулках и с белой звездочкой на лбу.

– Они оба такие красивые, – сказал я.

– Да, Генерал симпатичный парень. Завтра можем на них покататься, если хочешь. Надолго ты здесь?

– Еще на два дня. Уеду в воскресенье днем.

– Чем, ты говоришь, ты занимаешься в Лондоне?

Я рассказал чем.

– Что?

Я попытался объяснить, что означает грант Королевского литературного фонда, но не мог отделаться от ощущения, что он меня не слушает.

– А до этого, в Индии?

– Писал об искусстве.

Он поглаживал передние ноги Леди, вытягивая и напрягая руки, полный сил, энергичный.

– Отлично, – сказал он наконец, выпрямившись. То ли одобрял мою профессию, то ли свою проделанную работу.

С моей стороны это было подтверждением несхожести тех миров, где мы живем, и тех, где предпочитаем не появляться. В школе мне нравились диаграммы Венна, но не за их математические функции – о которых я помню смутно, – а за их эстетическую сложность. Бесконечные возможности узоров, пересечений, объединений, дополнений, симметрий и перекрытий. Можно сказать, что мы с Филипом жили в кругах, которые никогда не соприкасались. Для него я представлял меньший интерес, чем лошади.

Если пророчества содержат в себе будущее, то в предчувствиях сплетаются шаблоны нашего прошлого. Они невозможны до тех пор, пока какое-то событие уже не произошло. Случайности в нашем уме наслаиваются друг на друга с учетом инстинктивного предвидения.

В Винтеруэйле мне снился Ленни.

Интересно, было ли это знаком? Могут ли сны предвещать смерть? Трагедию? Мы придумали столько слов, чтобы обозначить знание будущего. Предчувствие, знамение, примета, предвестие. Все эти сигналы мы должны как-то распознавать.

Мне снилось, что я пришел на могилу Ленни. Долго блуждал, ища ее среди обветренных надгробий, и наконец обнаружил – на пригорке, в тени сада. В тихом месте, вдали от остальных. На ней лежали увядшие цветы, стояли обгоревшие свечи.

Прости, что я не приходил к тебе раньше.

На деревянном кресте были высечены имя, дата рождения и смерти.

Я забыл принести с собой что-нибудь, знак моей любви.

Явился с пустыми руками.

Прости меня.

Я сидел у могилы на невысокой колючей траве, листья надо мной шептались на своих языках, качали листьями на ветру. Все вокруг меня несло отпечатки жизни Ленни. Листья вяли, ежились и падали на землю. Мой друг был частью чего-то большого и сокровенного, о чем я не знал.

Тем утром, когда мы с Филипом отправились кататься верхом, он встретил меня метким уколом.

– Ты уже встал, – сказал он, – какой молодец.

У него, конечно, были причины издеваться. Вчера, вернувшись из конюшни, я завалился спать и едва не пропустил обед. Меня разбудил мягкий, но настойчивый стук в дверь. Стучала миссис Хаммонд.

– Простите… но боюсь, все ждут только вас.

Метнувшись в обеденный зал, я увидел, что все сидят за столом, и их тарелки пусты.

– Простите… я устал… и прилег вздремнуть…

Майра тактично ответила, что все в порядке. Филип порадовался тому, что я смог как следует расслабиться.

– Завтра я выезжаю рано. Сможешь к семи выбраться из постели?

Я покраснел. Да, конечно.

Вот почему я стоял сейчас у конюшни и дрожал в своем снаряжении для верховой езды. Филип вывел оседланных лошадей. Поскольку у меня не было с собой специальных сапог, я попытался взобраться на лошадь в резиновых.

– Я бы на твоем месте был осторожнее, – заметил Филип. – Если свалишься, есть риск, что твоя нога зацепится – у них не гладкие подошвы.

– Если свалюсь, – пробормотал я.

Лучше бы, подумал я, мне вообще не заводить разговор об этих лошадях. И тем более не соглашаться кататься верхом в разгар зимы. Услышав писк будильника, я еще какое-то время лежал в постели, думая, как этого избежать, какую придумать отговорку – и не смог. Я проклинал чертову гостиницу – если бы ее не затопило, лежал бы себе спокойно.

– С Генералом труднее, так что садись на Леди, – велел Филип. Я с облегчением выдохнул: она была поменьше, не такой пугающей. Прежде чем сесть в седло, я задумался, стоит ли сообщать Филипу, что я давно не ездил верхом. Я погладил шею Леди, пытаясь вспомнить все, представил себе лицо моего инструктора, его эльфийские черты. Его голос. Был бы здесь мостик для посадки! Я встал слева от лошади, посмотрел на седло.

– Не забудь поправить поводья, – сказал Филип.

Я поставил левую ногу в стремя, схватился за луку седла, медленно и мягко опустился на спину Леди.

– Ты давно не ездил верхом, да? – спросил Филип.

– Да.

– Не волнуйся, – сказал он жизнерадостно, если не обнадеживающе. – Сегодня мы поедем по легкому пути. Покажу тебе деревню.

Я предпочел бы попрактиковаться, проехав несколько кругов по полю, но мы почти сразу выехали через ворота на грязную грунтовую дорогу, ведущую к дороге, где мы с Майрой встретились с ним накануне. Филип был прав; Леди была послушной, терпеливой лошадью и хорошо справлялась с моими ошибками и промахами. Несколько лет после того, как исчез Николас, я порой катался верхом в одиночестве по территории Военного клуба поло и верховой езды, среди шумных детей и высоких спортсменов. А потом перебрался на юг города, мои визиты в клуб стали все реже