Морской конек - Джанис Парьят
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Она улыбнулась.
– Но сегодня его нет.
Я подлил себе горячей воды, чай стал чуть светлее.
– А Эллиот где?
– Наверху, – сказала она, – мое маленькое чудище смотрит телевизор.
Около полудня погода прояснилась настолько, что Майра решила устроить пикник.
– Но, мамочка, зима же, – запротестовал Эллиот.
– Не могу с ним не согласиться, – добавил я.
– Пошли. Возьмем с собой сэндвичи и пойдем на реку. Если поторопимся, успеем до темноты.
– Но мои ноги… – я сомневался, что смогу проделать такой далекий путь. Но Майра считала, что чем больше я буду двигаться, тем быстрее утихнет боль (обычно, пробормотал я, так говорят в армии).
Мы прошли по главной дороге, свернули на грунтовую, окруженную терновником. Трудно было поверить, что мир может быть таким тихим, погруженным в звуки наших голосов, звуки шагов по камню, грязи и траве. По дороге мы встретили пожилую пару, выгуливавшую черного лабрадора. Я удивился тому, какой легкой была их одежда: на мужчине была темно-зеленая кожаная куртка, на даме – фиолетовый флисовый джемпер. Они казались олицетворением стойкости, их кожа покраснела от зимнего воздуха, шаги были ровными и целеустремленными. Мужчина коротко кивнул нам, а его жена оказалась более разговорчивой.
– Рада видеть тебя, милая… твой сынок так вырос… а как себя чувствует твой отец?
Майра представила меня им – Джеффу и Элизабет – как своего друга из Лондона.
– Откуда вы родом? – спросил Джефф.
– Из…
– Лондона, – перебила Майра. – Родился там и вырос.
Я не смог поймать ее взгляд, так что улыбнулся и сделал вид, что нимало не удивлен и не озадачен. Дама лучше, чем ее супруг, скрывала свое недоверие. После нескольких минут разговора, на протяжении которого мы с Эллиотом гладили собаку, мы попрощались.
– Это Джефф Ричи, – шепнула мне Майра. – Помнишь? Папа рассказывал, что он судится с ним из-за клочка земли, – она обернулась и метнула взгляд в сторону пары. – Будь я их соседкой, я бы протаранила забором их самих.
– Они бы и не заметили. Вон как легко оделись.
– Прости, что наврала насчет твоего происхождения.
– Да, кстати, зачем?
Она состроила гримасу, лукавую, как корчат дети.
– Даже не знаю… встряхнуть их немного? Зная их, не сомневаюсь, что они за разные гадости, ну типа Англия для англичан и тому подобное.
– Может, они подумали, что я отец Эллиота?
– Ну нет, он слишком красивый, чтобы быть твоим сыном.
Добравшись до конца тропинки, где заканчивался терновник и начинался берег ручья, мы свернули налево. Пойдя направо, мы добрались бы до плакучих ив. Эллиоту не разрешили подходить к кромке воды. По словам его матери, было холодно и небезопасно, поскольку ручей слишком уж вздулся. Эллиот был явно разочарован.
– Как насчет интересного рассказа? – предложил я.
– О человеке, который мог говорить с птицами?
Я рассмеялся, впечатленный его памятью.
– Не вопрос.
Он поднял глаза, большие и сияющие, как кусочки мрамора. Майра взяла меня под руку.
– Как-то один человек шел через лес…
– Как его звали?
– Его звали… Стефан. Ну так вот, Стефан шел через лес, и тут начался шторм, поднялся ветер, небо затянуло тучами, вспыхнула молния. Он рванул под дерево…
– А дедушка говорит, нельзя стоять под деревом, когда молния.
Майра рассмеялась, прикрыв рот рукой.
– И твой дедушка прав. Он хотел пробежать мимо дерева и поискать укрытие, но тут… что же он увидел в ветвях? Гнездо птицы…
– Какой птицы?
Мы продолжали в том же духе, пока не добрались до лужайки, где Майра решила сделать привал.
– Еще, пожалуйста, расскажите еще! – умолял Эллиот. В конце концов мы нашли компромисс: я обещал ему рассказать историю, но попозже, перед сном.
Мы сели на скамейку с вырезанной надписью «Артуру, любившему это место» и распаковали наши запасы: сэндвичи с беконом, пирожки с мясом, кусочки бисквита и горячий шоколад в приземистой фляжке. По ту сторону грязной воды расстилалась сельская местность, участки поля, огороженные аккуратной живой изгородью, далекие невысокие холмы и тополя, словно тонкие карандашные рисунки, выгравированные в небе. Это было редкое счастье. Ощущение, что каким-то образом это и только это место было тем, где мы должны были оказаться, и никакое другое заменить его не могло.
После пикника я показал Эллиоту, как скользить по камням у воды – один, два, иногда три быстрых прыжка. Ему пришлось как следует ссутулиться, балансировать на подушечках ног и – прыг!
– Прыг! – повторил он радостно, восхищенный этим словом, его беззаботностью. – Прыг! Прыг!
Прежде чем стемнело, мы направились обратно. Было слишком холодно, чтобы продолжать прогулку; ветер хлестал нас, теребил наши пальто, кусал за лица.
– В следующий раз, – сказала Майра, – мы пойдем к болотам. Попросите миссис Хаммонд, чтобы рассказала вам болотные легенды – о гигантских черных собаках, о призрачных огнях, о человеке, которого ведьма превратила в камень.
Болота, как и леса, полны мистики.
Когда мы почти добрались до дома, полил дождь, холодные, острые капли посыпались на землю. Я посадил Эллиота себе на спину и побежал через ворота – он смеялся до слез.
В тот вечер мы зажгли огонь в комнате в задней части дома, поменьше, чем гостиная, и не такой строгой. Здесь были масляно-желтые стены и занавески в цветочек. Изначально, объяснила Майра, эта комната представляла собой кабинет хозяйки дома, место, где женщины писали письма.
– Представляешь, что знали эти стены?
На ужин мы разогрели картофельный суп с пореем, намазали маслом булочки и ели, сидя на полу, наши лица мерцали в свете огня.
– Вы всегда так делаете, когда Филипа нет?
Майра радостно кивнула.
И в духе праздничных излишеств, хотя мы все были сыты, она вытащила из холодильника остатки яблочного пирога с заварным кремом. В прошлый раз я слишком устал, чтобы сполна им насладиться, но теперь понял, до чего он вкусный, терпкий и сладкий, сливочный и рассыпчатый. Потом мы немного поиграли в карты, в «змейки-лесенки», и Эллиот уснул, прижавшись к подушке, сунув большой палец в рот. Я отнес наверх его легонькое, птичье тельце, переодел его в пижаму, как следует подоткнул одеяло.
Его кудрявые темные волосы, форма его носа.
В тусклом свете ночника можно было разглядеть что угодно.
Спустившись вниз, я увидел, что Майра открывает бутылку вина.
– Лучшее из папиной коллекции.
Прозрачный каберне совиньон из коллекции Шато Сен-Пьер, Сен-Жюльен. Мы просидели за ним до поздней ночи, на улице бушевала сильная буря, и дождь обрушивался на стены и окна резкими, враждебными порывами.
– Расскажи мне о своей жизни в Лондоне, – попросила Майра. – О работе, о друзьях… обо всем.
И я рассказал, сперва