Хор больных детей. Скорбь ноября - Том Пиччирилли

Скорбь ноября

Джеку Кэди – одному из моих отцов, которого мне будет очень не хватать, и моей жене Мишель

Зов крови не утихает, даже если ты не хочешь его слышать.

Шэд проснулся. Он стоял на койке лицом к цементной стене. Повернувшись, Шэд вгляделся в темноту блока «С». В бледном свете сквозь прутья решетки к нему тянула руки сестра.

– Мег, – произнес он. И уже хотел заговорить с ней, но испугался – вместо слов мог вырваться стон. Ночная тьма способна спрятать тебя от твоих страхов, но иногда приводит их прямо к твоей постели.

Шэд скрипнул зубами и вновь пробормотал имя сестры. Поддаться скорби так легко. На мгновение впустишь в себя боль и утонешь в ней.

Днем звонил отец, сказал, что Мег умерла, и вот теперь она сама навестила Шэда. Но почему сестра появилась с той стороны решетки, а не рядом с ним? Шэд ожидал, что она приблизится и расскажет, кто сотворил это с ней.

Если близкий человек хочет что-то тебе сказать, он доберется до тебя, каким бы далеким ни был путь. И пусть даже у него нет больше рта.

Шэд слез с койки, и руки сестры растворились во мраке, словно та испугалась. Будто он мог оттолкнуть ее.

– Мег? – позвал он, а затем повторил громче: – Меган!

Из темноты галереи на него смотрели чужие глаза. Наверное, Шэд кричал и ходил во сне. Заключенные стояли у дверей своих камер и молча разглядывали его, лишь кто-то из мексиканцев бормотал молитвы.

Жар в голове разгорелся сильнее, Шэдом овладели злость и нетерпение, он почувствовал нежность и яростное желание защитить сестру. Затем прикоснулся к губам. Он улыбался как идиот, хотя лицо его было мокрым от слез.

Часть I. Кровавые сны

Глава первая

Ты всегда можешь вернуться домой. Проблема в том, как потом выбраться из дома.

Пламя освещало берега реки Чаталаха, бурливый поток которой рассекал горы. Оранжевые и золотистые всполохи омывали скалы – здесь, на мелководье, сотни лет назад индейцы забивали камнями своих стариков.

Шэд Дженкинс пробыл в тюрьме без малого два года. Теперь он вернулся в Лунную Лощину и первым делом направился к тому самому костру. Он решил повидаться разом со всеми, кому это будет интересно, и поскорее покончить с этим делом.

За двадцать один месяц его отсутствия здесь ничего не изменилось, если не считать смерти Мег.

Шэд мог исчезнуть и на восемнадцать лет, как его отец, а вернувшись, зайти в придорожную закусочную и увидеть над обшарпанной стойкой бара все те же серые лица. По виски в исцарапанных стаканах все так же пробегала неторопливая рябь от вздохов. Мужчины травили одни и те же байки – эти замшелые истории кружили над ними, точно вороны, их без конца подхватывал то один, то другой хриплый голос.

Отцы передавали свои истории сыновьям и внукам вместе с пивными животами, перегонными кубами и пустыми кошельками. Вместе с жестяными трейлерами, тремя акрами каменистых пастбищ и пристрастием к самогону и теплому, выдохшемуся пиву. За несколько поколений все это превратилось из традиции в часть генетического кода.

Ты никогда не получишь то, чего действительно хочешь. Чтобы твоя жизнь обрела смысл, нужна трагическая фигура отца.

Шэд выбрался из темноты и пошел через прогалину, пока не наткнулся на кольцо из джипов, пикапов и кроссоверов, освещавших фарами поле тростника. Тут собралось человек пятьдесят. Половина едва стояла на ногах из-за выпитого или была накачана метом и размолотым риталином.

Джейк Хэпгуд сунул руку в открытый холодильник и протянул Шэду бутылку пива – так, словно они виделись всего двадцать минут назад. Джейк считался одним из немногих ловкачей Лунной Лощины. Он был среднего роста, в ковбойских сапогах, вельветовой куртке и узких черных джинсах, его темные волосы были небрежно взбиты надо лбом и почти походили на укладку «помпадур». Прикуривая, Джейк имел обыкновение чиркнуть колесиком «Зиппо» по заднице, поднести огонек и свесить сигарету с губы, а сам тем временем искоса поглядывал, наблюдают ли за ним девушки. Но сейчас изо рта у него торчала травинка – один из штрихов, придававших ему мальчишеское очарование, которое Джейк отточил до предела.

Шэд огляделся. Единственной женщиной поблизости оказалась Бекка Дадлоу, жена проповедника. Ей было за пятьдесят, и ее злой оскал и каменные соски сурово охлаждали любого, кто посмел бы на нее пялиться. Бекка была главной поставщицей кокаина и мета в городе. Шэд никогда не мог понять, откуда она доставала дурь. Жена проповедника была неравнодушна к Джейку с тех пор, как он учился на ее уроках Библии.

– Если ты хочешь чего покрепче, – сказал тот Шэду, – у Луппи Джо есть пара бутылок вискаря на круг.

При одной мысли о резком вкусе виски у Шэда во рту пересохло, а в животе затрепетало. Иногда так хочется выпить, что едва хватает сил удержаться.

– За два года моей единственной выпивкой была брага, которую заключенные гнали в туалете из изюма.

– И как она, ничего?

– Других парней валило с ног, они ржали как психи и заявляли, что это самая крепкая штука в их жизни. Вискарь Луппи одним махом скосил бы бо́льшую часть блока «С».

– Господи Иисусе, – произнес Джейк и окинул Шэда долгим взглядом. – А ты хорошо выглядишь. Я думал, вернешься бледным и нервным, а ты смуглее меня, хотя я целыми днями на улице. И, похоже, ты набрал фунтов пятнадцать. Солидно. Тебе к лицу. – Он сжал травинку коренными зубами, та подпрыгнула, завращалась. Бекка Дадлоу не сводила с него взгляда. – Как, черт возьми, тебе удалось набрать вес на тюремных харчах? Не думал я, что тюрьма и в самом деле подходящее для людей место.

– Неподходящее.

– Я к тому, что разве не в этом смысл? Куда уходят мои налоги? На то, чтобы сделать тебя симпатичнее меня?

– Я был не против отмотать срок, – сказал Шэд. – Мне давали кучи книг.

– Угу. Значит, ты два года только книжки читал. Развивал мозги.

– В общем, да.

Звучало не слишком похоже на правду, но так оно и было. Все в Лощине ждали: вот сейчас он расскажет о том, как бил парней по почкам, как его самого пытались натянуть. Расскажи им, что сможешь, и пусть поймут, сколько сумеют, а остальное держи при себе, пока не наступит подходящее время.

Мир качнулся, окрасился красным, потом черным. Шэд обернулся к горам, силясь