Хор больных детей. Скорбь ноября - Том Пиччирилли
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– А Ева? – спрашиваю я.
Он указывает в сторону спальни. Я вхожу в нее и вижу, что эта троица в последнее время увлекалась весьма прикольным дерьмом. Кругом секс-игрушки, принадлежности для бандажа, кожаные плетки, цепи, какие-то странные стулья и качели. Латекс, ошейники и кнуты, к которым даже аббат Эрл с кающимися не подошли бы близко. Мы с Лили когда-то валяли дурака с игрушками при случае, но, черт возьми…
Мертвая Ева лежит в кровати посреди всего этого, одетая в кружевную сорочку и кружевные перчатки, очень похожие на пару, что была на Лотти Мэй в тот вечер, когда она напилась у Лидбеттера. Во рту у Евы кляп, а руки и ноги связаны весьма хитрыми узлами.
Стаскиваю сорочку с ее плеч. Грудь у нее маленькая и упругая, но она не ребенок. Лет восемнадцать или девятнадцать. Теперь, когда я вижу ее накрашенной, голой, с густо поросшим лобком, это очевидно. Слева у нее огромный черный синяк. Похоже, он ударил ее всего один раз, но достаточно сильно, чтобы ребро сломалось и вонзилось в сердце.
Выхожу обратно в гостиную и сажусь на другой конец дивана. Стил больше не лижет леденец. Тот теперь лежит на ковре у его ног, а он придавливает его большим пальцем ноги, словно не хочет полностью терять контакт.
– Что произошло? – спрашиваю я.
Он поднимает свой пистолет и направляет на меня.
– В доме два трупа. Один из них – женщина, которую ты когда-то трахал. Неужели это ничего для тебя не значит?
– Значит.
– Что-то не верится.
Похоже, больше всего вопросов задают мне люди, которые сами совершили на редкость нелепые или жестокие поступки. Понятия не имею, как к этому относиться.
– Что ты откопал насчет девочки?
Усталость течет из него, словно кровь из перерезанного горла.
– Что заставляет тебя думать, будто я откопал?
– Ты сказал, что дело близится к концу. Вот конец.
Стил хмурится, словно собирается подвергнуть наказанию и меня, но даже ему все это кажется нелепым.
– Она была проституткой из Лос-Анджелеса. Я могу сказать ее имя, но сейчас это не имеет значения.
– Каким ветром ее занесло в округ Поттс?
– Она приехала, чтобы присоединиться к святому ордену в качестве монашки, если ты можешь в это поверить, но заработала по пути так много денег, что решила продолжать. Торговала своим детским видом.
– Зачем эта комедия?
– Она уже успела поработать в округе. Спроси любого мужчину на твоей фабрике. Была неглупой профессионалкой.
Это не лишено смысла. Я пытаюсь не позволить резкому запаху в этом доме смерти выкурить меня отсюда, пока не узна́ю то, ради чего пришел.
– Да, достаточно неглупа, чтобы не попадать в тюрьму. Ни разу не имела дел с полицией. Лили говорила мне, что Берк взял у нее отпечатки, но совпадений в базе не обнаружил.
– Она не работала на улицах Лос-Анджелеса, и никто из ее посетителей не раскрыл бы рта. Клиентура была очень лояльной.
– Могу себе представить.
– Она пыталась подобраться к тебе. Рассчитав, что тут так или иначе можно добыть много денег. – Его лицо уходит в себя все больше, словно пытаясь соскользнуть с черепа. – Слышала, что ты увлекаешься молоденькими девочками.
– Хм. Как она оказалась на плоском камне?
– Не знаю. Может, просто заблудилась. Или это был способ вызвать твой интерес. Все знают, что у тебя с этим местом что-то связано.
– Почему она не говорила?
Продолжать разговор ему все труднее. Осознание того, что он сделал, нарастает с каждой минутой, и тяжесть преступления крошит беднягу прямо на моих глазах. Он почти задыхается.
– Она не могла, немая. Из-за этого имела такой успех в Лос-Анджелесе. Мужчины могли делать с ней, что хотели, и она ничего бы об этом не сказала. Не жаловалась, не спорила и вообще не издавала никаких звуков.
– Ты сказал, она бормотала во сне.
– Она получила травму, когда была ребенком. Что-то связанное с отцом. После этого она больше не говорила – только во сне.
Тучи налетевших мух начинают громко жужжать, все больше напоминая злое гудение моих братьев.
– Так что она тогда сказала, Стил?
– Господи боже мой, зачем тебе знать?
– А ты знал все это в тот вечер, когда разносил Лидбеттера.
– Частично.
– Так почему не сказал мне? Почему было просто не отправить ее в тюрьму?
– Тогда мне слишком нравилось.
Признание выпускает остаток воздуха из его легких, и ему с трудом удается восстановить дыхание. Стил задыхается и хрипит, и все, что он говорит, – один мучительный стон.
– Не понимаешь? Я пошел с ней в постель прежде, чем все узнал. Ясно, кем меня это делает?
Она старше Доди и, наверное, старше Лотти Мэй. Он себя терзает за то, чем на деле занимался я.
– Стил, послушай – здесь всё по-другому. Это глубокий Юг, где действуют законы, которые не работают.
– Вы – гадкие и отвратительные люди.
– Не отвратительнее чем большинство остальных.
Я считаю это честной оценкой, но Стил воспринимает ее как оскорбление. Он крепко зажмуривается, но там еще отвратительнее, чем здесь, и он снова поднимает веки, чтобы вернуться в реальность из глубин сознания.
– Я спасал детей – вот что я делал. Что должен был делать. В своих мыслях и душе, знаешь, кем я стал? Во что меня превратили? Меня нельзя выпускать на улицу. Больше никогда.
– Стил, не на…
Он сует револьвер в рот и нажимает на курок, вышибая из своего трехфунтового мозга всех визжащих призраков и демонов.
БУРЯ ВОЗВРАЩАЕТСЯ, КАК И ПОЛОЖЕНО. Молнии пробивают зловеще нависшие облака, когда начинается очередная атака. Река снова сходит с ума. Дождь бьет в лобовое стекло, хлещет как из порванной артерии. Ветер зашелся в вое, тянет свою долгую жалобу. Кожа у меня горит, словно сами атомы моего тела призывают молнию для нового удара. В лесах то здесь, то там вспыхивает пламя, мерцающее на фоне брызг. Затопленные дороги вынуждают меня двигаться в определенный конец города, и я еду туда, не задаваясь лишними вопросами.
Подъезжаю к дому Вельмы Кутс и слышу сквозь гром и барабанящий дождь ее голос. Доди тоже здесь и
