Чернила и перья - Борис Вячеславович Конофальский

войне, негодяи не посмели бы напасть на нас, – тут у генерала что-то опять кольнуло в груди. Он перестал читать и опустил бумагу. Стало нехорошо, нехорошо от собственного бессилия, он вдруг понял, что ежели и с ним приключится что-то дурное, если он умрёт, даже станет слаб или просто состарится, то этого чудного мальчика, его «племянника», непременно убьют. Непременно. И сейчас, когда он вдруг почувствовал своё бессилие, ему становилось больно от этого ощущения. Что ему было делать? Малены – их десяток родов, в родах, может быть, сто человек наберётся, и из тех ста семьдесят человек безземельных, то младшие сыновья, всякий из которых стоит в очереди, словно на лестнице. А первые, что имеют земли и доходы, так мечтают о большем и мечтают ещё и о титуле. Всякий из этих людей жаждет смерти юного графа, чтобы взойти на ступень выше. Перерезать их всех, да хоть половину… тяжко, но возможно: собрать отряд с пушками, брать замок за замком и резать всех, кто попадётся. Хлопотно, дорого. Сеньоры, те, что не Малены, и те за них горою будут; они, впрочем, и так за них, и бюргерам такой войны в графстве не нужно. Бюргеры и без того ноют, что эта вражда мешает городу. Ноют, да, но тут же от разбойника речного просят их освободить.

Нет, пару семеек перерезать всё-таки придётся. Самых ярых выбрать, зачинщиков и причастных. И истребить безжалостно и показательно. Хотелось бы побольше… Да разве герцог дозволит, чтобы его родню как косой косили? Нет, решить вопрос со злобными Маленами ему до самого возмужания графа, до его женитьбы, до первого его сына не удастся. Графа из Ланна нужно к себе забирать. Забрать у графини. Чтобы при нём был, при Рохе и Брюнхвальде. Нужно воспитать сильным человеком, пусть вместе с бароном растут, при ратных людях, надо их с детства рядом держать, чтобы одной семьёй были, одной силой. Чтобы с коней не слезали, чтобы учителя были из бывших сержантов… А как чуть подрастут – на войну обоих брать, прививать ремесло с самых юных лет. Вот только где ему жить? Волков трёт грудь под левой ключицей. И тут же понимает: замок. Замок нужно достраивать. Деньги на то где-то сыскать. Сволочи бюргеры туллингенские отобрали такую хорошую казну, её точно хватило бы дело завершить. Он опять вздыхает, поднимает бумагу и дочитывает письмо. А там уже совсем немного слов осталось. – А я за вас, любимый брат мой, господин мой, молюсь каждый день, вы единственный муж фамилии нашей, единственный муж в жизни моей, коего я чту и люблю и буду любить всегда и всем сердцем. На том прощаюсь, жду вашего письма, а лучше вас самого. Ваша сестрица графиня фон Мален».

Ни единого дурного слова про баронессу сказано не было, Брунхильда, конечно, умнела с годами, но всё равно ума её было мало, чтобы научиться избегать дурных решений. Волков посидел немного, подумал над письмом… Ну, во всяком случае, если герцог вздумает что-то высказать ему на сей счёт, проявить своё недовольство по поводу того, что графиня сбежала к архиепископу, он просто покажет Оттону ему это письмо. На, мол, погляди, любезный сеньор, как твои родственники на баб и детей нападают. Чего же им не искать укрытия? И выбирать его не приходится, если речь идёт о жизни и смерти: Ланн так Ланн. В общем, его ждал не очень приятный разговор с его сеньором, но у него был хороший козырь – его славное дело в Винцлау. Уж за это герцог должен быть ему благодарен.

Генерал откладывает письмо «сестрицы» и берёт из пачки следующее, какое попадётся. Это от Хуго Фейлинга, оно было недлинным, Фейлинг писал, что пострадал при нападении, но жив, хотя сам писать и не может, писал, что ещё сильнее него пострадал Курт Фейлинг, но молодой человек тоже ещё жив, хотя доктор и волнуется о нём, и раны, что получил Курт, тяжелы, особенно та рана плоха, что от пули. «Обязательно к ним заеду. Нужно подержать этих храбрых и преданных людей». А потом Фейлинг стал сокрушаться, что графиня уехала от него и что она не ответила на два его письма. И вот тут генерал стал усмехаться про себя. «Глупец, думал, графиня будет сидеть при его постели, бинты ему менять. Нет, Брунхильда не из того теста замешана. Нет, братец, нет, попользовался красоткой, пора и честь знать, для неё ты – уже прошлое, - и тут даже какая-то неприязнь к Хуго появилась у него, видно, всё дело было в ревности. И он с удовольствием подумал: – Дурак дураком. Интересно, он знает, что она уже в Ланне? Не удивлюсь, если она уже завела себе какого-нибудь богатого купчишку из местных. Ну должен же кто-то оплачивать её бесконечные расходы».

Барон бросает письмо Фейлинга к письму банкира, в ту стопку, которая пойдёт в печь. Отвечать на него он не хочет, увидит раненого героя, возможно, уже завтра и поговорит обо всём без бумаги.

Потом он взял письмо, что прислала ему очаровательная дворцовая потаскушка Амалия Цельвиг. И это было естественное письмецо, что его не огорчало и не раздражало. Писала она с ошибками и кляксами, но во всём письме было столько забавного, столько сплетен из дворца герцога, что читал он его с удовольствием. Начиналось оно с нейтральной фразы «Господин барон, желаю вам здравия на многия лета, как и обещала, пишу вам новости, что происходят у нас во дворце Его Высочества…».

Писала Амалия, что с новым канцлером наступают в Вильбурге новые порядки. Что мажордом лакеев меняет, ибо прежние стали нерасторопны и новому канцлеру не по вкусу. Во многих комнатах меняют обивки, а большой бальной зале – паркет. Ещё писала, что герцог недавно в первый раз поссорился «сами знаете с кем» – Волков понимал, что речь идёт о юной и очаровательной фаворитке Его Высочества, – и первый раз за последнее время завтракал в одиночестве. Все о той размолвке только и говорят. Думают, не будет ли курфюрст искать нового друга сердца. А ещё взяли нового повара, так как предыдущий половину дворца отравил порченой рыбой, «говорят, что и сама герцогиня животом маялась», – тут он даже посмеялся, хоть и совсем немного. В общем, весёлая дева позабавила его дворцовыми новостями, и он был рад её письму. А ещё Амалия ни разу не упомянула про их славные ночи, и тут генерал опять был ей благодарен.