Чернила и перья - Борис Вячеславович Конофальский

когда отлучался, а теперь вдруг вот так, в одночасье, узнал Фриц Ламме, что Ёж и не совсем Ёж, а скорее Герхард. И что семья у него есть какая-то. И главное, обидное самое, что не Сычу он эту свою тайну раскрыл за кружкой пива, в тихом месте, не товарищу своему, не начальнику, а господину, едва тот его о том спросил. Вот тебе и дружба многолетняя. И барон спрашивает у коннетабля: – Чего ты с ним не пошёл?

- Да пусть катится, - с досадой отвечает Ламме и небрежно машет рукой, - у меня к вам, экселенц, дело есть. Я тут письмецо из Ланна получил. Ну, вы знаете от кого, – он лезет к себе под одежду и вытаскивает оттуда бумагу. – Вот. Любопытная бумажонка.

- Это от того твоего ланнского знакомца? – говорит Волков, беря письмо и разворачивая его.

- Ага, от Грандезе, вы же просили его узнать про того человечка, что набивается в женихи госпожи Агнес… - говорит Сыч и тут же сплёвывает: - Тьфу… зараза, я её уже и тут госпожой зову. Вот как запугала меня бесноватая.

Но Волков его уже не слушает, он начинает читать письмо, оно всё писано мелким почерком и едва уложилось на двух листах дурной бумаги.

«Молюсь за вас и детей ваших, дорогой сеньор Фридрих, – «Каких ещё детей?». Но уточнять генерал не собирается. – Просьбу вашу про Леонарда Штайна я выполнил и вызнал про него всего, что вам, думаю, будет любопытно знать. Узнал я, что происходит он из семьи богатой мукомолов, в цеху мукомолов Ланна его отец и старший брат – люди значимые: отец, Людвиг Штайн, – второй секретарь и хранитель печати цеха мукомолов, а брат Андреас – распорядитель торжеств. Фамилия богата, от своего имени они выставляют на городской смотр четырёх лёгких конных, все при конных послуживцах, сам же Леонард – один из тех конных; ещё выставляют дюжину хороших арбалетчиков и четырёх аркебузиров, все из подмастерьев. Нанятых добрых людей нет. Имения всякого у Штайнов в достатке: и конюшни, и склады, и мельницы вокруг города. Сам же Леонард является третьим сыном из четырёх, кроме сыновей, ещё есть три дочери в семье. Все дочери замужем, и все сыновья, кроме Леонарда, женаты, хоть один ещё и младше его. Самого же Леонарда старшие братья обзывают евнухом, смеются и прочат ему стезю монашескую, так как он в бани с девицами не ходил, уличных дев не жаловал и любовниц не имел. Я поначалу думал, что сей молодой человек из тех, кто женского пола сторонится, а предпочитает мужчин, тем более что сам он вида красивого и костюм имеет всегда изысканный. И стал искать знакомства с его холопом, чтобы про то вызнать наверняка.

Но как раз к тому случаю в доме их случился большой переполох, когда он сказал, что хочет взять замуж знатную деву из фамилии рыцарской. Братья ему не верили и надсмехались над ним. Но все вспоминали, что на весеннем балу, что бургомистр даёт в честь разговения, Леонард дважды танцевал с известной вам, дорогой Фридрих, знатной девой, и та дева ещё имела с ним беседу промеж танцев и по виду была к нему благосклонна, и все на балу то видели. Просто в то время никто этому не придал значения, а на днях всё вдруг и открылось. Отец Леонарда тому был очень рад, ибо давно мечтал иметь в родне рыцарей. А все иные его дети в марьяжах либо купеческих, либо с мастерами. Людвиг Штайн обещал сыну дом хороший, ежели дева согласится на подобный марьяж, и даже посылал ей хорошие подарки, но он также думает, что знатные родственники девы такому браку воспрепятствуют, – тут генерал оторвался от интересного письма, задумался на секунду: и вправду, будь Агнес его настоящей племянницей, с чего бы ему отдавать её за купчишку поганого. Был бы он хотя бы богат, как Кёршнер, это ещё куда ни шло, тогда понятно, но обычный упитанный бюргер… Это был бы истинный моветон или чудачество, или родня знает, что с девицей что-то неладно и сбывает её кому угодно, лишь бы взяли. Тут он вздыхает, переворачивает лист, читает далее. – Но потом всё-таки мне удалось сойтись с холопом Леонарда Штайна, и тот мне поведал, что господин его не монах и не евнух, но предпочитает женщин самого подлого звания и наружности неприглядной и знакомится с такими в самых дурных местах. А уже как год он стал ездить к одной вдове по фамилии Шульмергер, что содержит за городом курятники и торгует яйцом. И тогда я пошёл узнать, что это за вдова. Но прежде, чем повидал её, узнал у её соседки, что она за женщина. И та соседка мне сказала, что вдова та – женщина поведения безнравственного, у неё иногда бывают мужчины. Разные. В том числе и молодые. После этого я заглянул и к самой вдове и был удивлён без меры, так как вдова та оказалась женщиной весьма обычной и ничем особым не соблазнительной. И она оказалось очень упрямой и долго не хотела говорить, зачем к ней ходят мужичины, и молодые тоже. Пришлось её убеждать, и тогда она призналась, что к ней ходит Леонард один, человек молодой и небедный. Приезжает. И приезжает он для особых забав, а любит он, когда ему вставляют палку в зад, а ещё любит, когда его принуждают целовать ноги, ещё когда на него мочатся… - «Мочатся…». Он перечитал ещё раз – нет, не ошибся. Тут генерал оторвался от чтива и взглянул на Сыча, а тот цветёт, улыбается во весь рот:

- Дочитали, да? – генерал некоторое время молчит, а Фриц с удовольствием продолжает: – Видали, какие там в больших городах развлечения, не то, что тут у нас, у деревенских.

Ничего ему так и не сказав, Волков снова начал читать.

- …когда на него мочатся и после принуждают вылизывать женское естество, а заодно и зад. И Леонард Штайн ещё любил, чтобы вдова Шульмергер обзывала его самыми подлыми словами, топтала его, била по щекам и плевала ему в лицо и в рот. И за всё это он платил ей полталера за визит.

- Полталера? – повторил барон. Тут он снова взглянул на Сыча, и ему почему-то не понравилось, что тот всё ещё улыбается…

- А чего ты такой довольный? - спрашивает он у своего коннетабля.

-