Чернила и перья - Борис Вячеславович Конофальский

Чего же от него хотеть? Для его лет одет со вкусом, уж не фон Готт, всегда в чёрном, и не фон Флюген, который вечно был одет как попугай, царствие ему небесное. И имя выбрал себе хорошее, Брандт, и не поймёшь сразу, из какого он сословия. Сразу видно – образованный человек: простой, а выглядит и держит себя как представитель хорошей семьи, как третий сын в роду, который выбрал себе не путь воина, а путь учёного человека, чиновника».

- Я ездил по больным, а приехал, так супруга мне говорит, что от вас человек был, – Ипполит рад видеть генерала, ведь как ни крути, а с ним его связывают многие лета. Они оба любят книги, на том и сдружились ещё с Рютте.

Слуги принесли для него стакан и блюдо с сырами, мёдом и резаными фруктами, Волков сам наливает ему вина, и доктор, взяв, поднимает стакан:

- За вас, господин барон.

- Да, за меня, - соглашается генерал и тоже берёт свой стакан.

Они выпили, и Ипполит пересел на самый краешек стула, чтобы быть поближе к генералу, начал разглядывать его, а сам при том говорит:

- Война ваша была удачна, насколько я слышал.

- Милостью божьей, свершилась, - отвечает генерал. – Сложилось всё не так хорошо, как хотелось бы, но главное я сделал, герцог должен быть доволен.

А доктор уже берёт его запястье, заглядывает в глаза.

- Похудели вы, и бледны, от солнца прячетесь?

- Да уж, прячусь, - невесело отвечает барон.

- Ран не было на сей раз?

- Ткнули раз под панцирь алебардой, - вспоминает генерал, - побаливает ещё, когда оборачиваюсь.

- Показывайте, - почти требует Ипполит. – Или пойдём в спальню?

Но генералу жарко, лень ему тащиться по лестницам вверх.

- Тут покажу, – он встаёт и задирает рубаху.

Жена подходит ближе, ей всё интересно; оба сына в конце стола, не слушая учителя, смотрят на отца: что там у него? А доктор разглядывает уже почти сошедший кровоподтёк и, аккуратно трогая его пальцами, говорит:

- Беспокоит?

- Уже нет, только когда поворачиваюсь назад.

- Ну и слава Богу, - говорит Ипполит.

- Батюшка бился с колунами! – заявляет молодой барон учителю.

- Ваш батюшка – редкий храбрец, - отвечает ему тот и подсовывает мальчику небольшую доску с воском и медный стилус, - держите; и вы будете таким же, когда начнёте учить воинское дело, а пока, барон, вы должны вычесть семнадцать из тридцати семи. Ну держите же… И смотрите, ваш младший брат вас опережает… Он уже считает.

А тем временем доктор Брандт и говорит барону:

- Но ваш вид мне всё равно не нравится… Говорите… Нога болит снова, или, может быть, плечо?

Волков глядит на жену, что стоит совсем недалеко и, конечно же, не стесняется слушать их разговор, и ему это не по душе.

- Душа моя, мне нужно поговорить с доктором.

- Так и говорите, что вам я? Я тоже хочу знать о здравии моего супруга. Отчего же мне нельзя о том знать? – заявляет баронесса и добавляет едва не с обидой: – Чай, не чужая я вам. Отчего вы меня гоните?

Но Волкову очень не хочется, чтобы кто-то лишний, даже жена, знал о его хвори, и он настаивает:

- Баронесса, прошу вас.

После этого она дёргает зло головой, как будто молодая кобылица взбрыкивает, и отходит. Но не уходит, а садится за стол невдалеке от детей. И лишь после этого барон тихо говорит Ипполиту:

- Опять колет под ключицей.

- И в руку отдаёт? – сразу догадывается тот.

Волков молча кивает: отдаёт. И начинает рассказывать:

- Приключился нехороший случай, очень я обозлился, а тут ещё жара стояла… Так прихватило, что в глазах потемнело. Боялся упасть на глазах у людей своих. Воздуху не хватало, всё перед глазами плавало… Как не упал тогда, сам не понимаю… И тогда начало под ключицею ныть и ещё отдавать в руку.

Он рассказывает, а по лицу доктора видит, что этот рассказ тому не нравится, очень не нравится. И тогда Ипполит берёт его левую руку, держит выше запястья, мнёт её и спрашивает:

- Боль от ключицы до локтя доходила?

- До пальца безымянного. Как в прошлый раз.

- Очень плохо это, - наконец выпуская руку, произносит Ипполит, - а в груди не болело? – он прикасается к левой части груди генерала. – Вот тут?

- Болело, - вспоминает тот, - но не сильно, вернее, и не боль то была, а тяжесть, жарко было, каждый вдох делал с усилием.

- На грудную жабу похоже очень, но у жабы в руку боль не отдаёт, - как бы вслух размышляет молодой доктор. - Будем тогда лечить вас, как в пришлый раз; я как раз наварил настоек, в прошлый раз помогали сердечные настойки… Я сейчас как раз лечу двоих таких больных, теперь вы третий… Лекарства у меня готовы. Сегодня же пришлю вам настойки пустырника, они хорошо сделаны, по десять капель три раза вдень, ещё настоявшейся воды сарацинской с боярышником, её по стакану два раза в день, ещё капли из шиповника, это тоже три раза в день, а ещё…

- Уж больно много всего, - замечает генерал. И вспоминает: – Да, капли для сна дай, спать не могу последнее время.

- Дам, есть у меня, - говорит Ипполит мимолётом и продолжает: - Ещё немного; есть у меня желтушник, вот как раз очень хорошее средство от болей в груди и болей в сердце. Его обязательно пить по полстакана хотя бы два раза в день, как проснулись и за час перед сном.

- Ты всё это запиши, я не запомню, – Волков кивает на письменный прибор и бумагу.

- Запишу, - обещает Ипполит и продолжает: – А ещё лежать я вам не советую, двигаться нужно. Нечего в духоте лежать. Ходить надо.

- Ходить? – недоумевает Волков.

- Нет-нет, вам, конечно, ездить верхом, - поправляется Ипполит. – Но не быстро и не по жаре. Вставайте утром, пока роса, и до реки и обратно. А ещё начинайте есть, похудели вы, я вижу.

Он при этом уже пишет что-то на бумаге. Макает перо в чернильницу быстро, а ни капли чернил на бумагу не падает; что тут говорить, из всех знакомцев Волкова он самый грамотный. Он и епископ Малена. Впрочем,