Чернила и перья - Борис Вячеславович Конофальский

Инквизитор Божьим промыслом книга 15 Чернила и перья

Глава 1-14

Как же он раньше, в молодости, мог вот в такой жаре целыми днями не снимать доспеха? Волков сам себе удивлялся. Сейчас ему было уже тяжеловато под этим палящим солнцем.

«Как хороша тогда была жизнь»

Молодость. Сон. Аппетит. Бесконечное здоровье.

Жадность… Его вечный огонь душевный… Дающий ему неисчерпаемые силы. А ещё неукротимое пламя страсти, бушевавшее в груди. Тревожащее и понукающее. Это неугасимое желание обладать женщинами.

Женщины, женщины…

Иной раз тяга к ним заслоняла собой даже его жадность. В те славные времена, когда его только приняли в корпорацию арбалетчиков, «женщины» всегда побеждали «деньги». И тогда ему было всё равно, что это за женщины. Худые или пухлые, молодые или уже потрёпанные жизнью, крестьянки, горожанки, замужние и даже монашки, все, все они в те времена казались ему красотками. Все…

И многих из них генерал помнил до сих пор. Помнил, как поил их вином для сговорчивости, дарил подарки. Всякую мелочь: ленты или платки, пряники – в общем, всё, до чего они были падки.

Вино! Да, вино. И в те времена всякое вино выпивалось с удовольствием, хоть целый кувшин, и никакой тебе изжоги. И кусок старой баранины проглатывался с наслаждением. Сухарь из чиабатты, хлеб для бедняков, – тоже пойдёт, если его просто обмакнуть в оливковое масло, съел – и уже не голоден.

Как хорошо тогда было. Тогда…

А сейчас же он просто умирал в своём панцире и стёганке, в шлеме и подшлемнике на этом адском солнце. А перед глазами всё плыло, звуки долетали как из бочки, страшно хотелось снять хотя бы шлем… Вино из фляги спасало, конечно, но ненадолго.

И тут генерал подумал:

«Как бы не свалиться с коня перед этими ублюдками. Они ведь тогда и ударить решатся. Решатся взять не только серебро, но и принцессу».

Нет… Серебро, конечно, жалко… да что там!.. очень жалко, но деньгами можно было и поступиться…

Но вот принцессу Волков отдавать бюргерам точно не собирался. Знал генерал, что от этой женщины зависит его будущее, его жизнь, жизнь его детей. Нет-нет, её он без боя не отдаст.

А время шло. Солнце пекло. И ему становилось всё тяжелее. Нужно было заканчивать всё это. Принцессе нужно было уже уйти в свою карету, но бестолковая баба торчала среди озлобленных мужей, закованных в железо, и никуда не уходила.

Уже разменялись пленниками, Хенрика увели под руки в обоз Волкова, Кропп и два кавалериста ушли сами. Мимо него и принцессы провели ублюдочного свинаря, здоровенных Жужу и Гошпу. Бабы на него и принцессу не смотрели, шли, морды в землю опустив, а вот Ёшка, выродок кровавый, шёл да скалился, улыбался, сволочь: дескать, что? Съел?

Волков тут и сам усмехнулся, глядя на его глупость, хоть и тяжело ему было.

«Скалишься, дурак, – ну скалься, скалься. Тебя вместе с бабами этими зарежут в ближайшем овраге, чтобы вы до Трибунала не дожили, для того вас и меняли!».

Впрочем, он был рад, что вернул Хенрика и Кроппа. Пусть даже так.

Можно было и расходиться… Разъезжаться. А принцесса всё стояла одинокая неподалёку. Ни служанок, ни фрейлин. Один фон Готт рядом с нею, и тот с коня не слазит и оружие из рук не выпускает.

«Неудельная она какая-то. Одинокая. Хотя и такая аппетитная».

Наверное, именно поэтому, глядя на неё, наглый господин по имени Спасовский всё никак не может успокоиться и отнятым серебром не удовлетворяется, видно, оно для него сейчас не самое главное, и посему он вдруг говорит, как будто не маркграфине, а больше самому генералу:

- Ваше Высочество, и всё-таки главы города считают, что вам нет нужды продолжать путь с бароном. И если он вас к тому принуждает, или неволит, или, к примеру, вам не угоден отчего-то с ним путь, так мы покорно просим вас о том нам сообщить, мы сами проводим вас на ваше предпочтение, хоть в ваш Швацц, хоть в наш Туллинген.

И тут уже ярость накрывает генерала, тем более что видит он, как уже расслабленные, казалось, улыбающиеся лёгкой победе городские командиры вдруг, как по команде, становятся снова серьёзны. Лица их на глазах окаменели.

«Ублюдок… Злодей неугомонный. Чего же ты добиваешься? Да и вообще кто ж ты такой? И эти стоят, как обгадились, едва он слово сказал, а они уже слушаться его готовы… Вонючие бюргеры, пузаны, рыцарство чернильное!».

И так его обозлили слова этого мерзавца, так раззадорили, что ему вдруг и полегче стало. Отступила подкрадывающаяся немощь… И он, не дав принцессе ответить, заявляет уверенно и грозно, а главное, громко, чтобы все городские слышали:

- Я, Иероним фон Эшбахт барон фон Рабенбург по прозвищу Инквизитор, заявляю: волею моего сеньора герцога Ребенрее Оттона четвёртого маркграфиня Винцлау проследует в свой доменный город Швацц под моей защитой, - и тут он уже едва не кричит, чтобы из-под шлема было всем, всем слышно: – А иначе, господа, доставайте оружие!.. И клянусь всемилостивейшим Господом, что четверть людей ваших умрёт сегодня здесь, а ещё четверть завтра и послезавтра скончается, корчась от ран; а ещё четверть хоть и выживет, так увечными на век останется!.. И только заплатив такую цену, вы заберёте у меня Её Высочество… - и тут Волков вспоминает ещё: – И серебро, кстати, тоже!

Хорошо он сказал, хорошо про серебро вспомнил… Бюргеры его услышали. Стали переглядываться, и в их взглядах непонимание и… явное нежелание драться… Зачем это ещё? Принцесса-то им не так уж и нужна, с них и серебра довольно будет… А вот этому хитрому негодяю как раз наоборот. Франтишек Спасовский взглянул на Волкова с нехорошей улыбочкой: ах вот ты как? И сразу стал говорить что-то консулу Гусману, а тот слушает его как-то нехотя, и весь вид его так и шепчет: ах, ну зачем нам это всё, зачем нам эта принцесса, деньги же и так отдают. Без войны. И у полковника Гройзенберга на лице гримаса полного недоумения: «К чему же мне людей тут гробить? Мы же победили уже. А потом родственники померших будут ещё мне это всё припоминать да высказывать».

А в том, что погибшие будут во множестве, он ни секунды не сомневается. А кто в том усомнится – так достаточно взглянуть на избитый и порубленный