Безымянные тюльпаны. О великих узниках Карлага (сборник) - Валерий Могильницкий

О судьбе Паперной хорошо знал украинский поэт Антон Шмыгельский, с которым она дружила во Львове. И он мне рассказал, что, попав в лагерь, Эстер Соломоновна вначале растерялась, она никак не могла привыкнуть к тяжелому физическому труду. Ее толстенные очки постоянно падали, она поднимала их и плакала. У нее было слабое зрение, слабые руки… И, наверное, она бы сгинула с этого белого света, если бы не дружеская помощь подруг-зэчек. А помогали ей и Мария Максимовна Гальпер, и Фанни Шебеко, и Нюся Макаренко… Недавно в Израиле вышла книга дочери М.М. Гальпер — Е.П. Липшиц — «Родословная». Так вот в этой книге есть целая глава об Эстер Паперной. Е.П. Липшиц пишет:

«В лагере [7] в первое время мама была на общих тяжелых работах: на прополке, перетаскивании зерна. Эти работы хорошо описала в своих стихах Эстер Соломоновна Паперная (1901–1987 гг.). Она работала все время, как и моя мама, на общих работах. Эстер была очень добрым и отзывчивым человеком. Была всеобщей любимицей. Ее любили за умение разогнать любую грусть, за стихи. Она была прекрасной рассказчицей, но очень неловкой и неумелой в работе. Кроме того, была очень близорука. Все заключенные старались помочь ей выполнить норму, что-то сделать для нее».

Сама Эстер Паперная написала в Долинке цикл стихотворений «В Карлаге». Они нигде не публиковались, заключенные Долинского отделения их переписывали себе в тетради и блокноты, по вечерам читали вслух в бараках.

Стихи Эстер Паперной точно передают атмосферу тех сталинских лагерей, тот тяжелый подневольный труд, который они выполняли в жару и холод на полях и животноводческих фермах Карлага. Характерно в этом отношении стихотворение «Подражание Пушкину», написанное в 1942 году.

Долго ль мне еще в КарлагеВек свой женский коротатьИ с участка на участок,Словно бабочка, порхать?То на стройку, то к телятам,Покорясь своей судьбе,То на снегозадержанье,То на транспорт к цоб-цобе.Или солнце меня спалит,Иль мороз в тиски возьмет,Иль буран навек засыплет,Или волк в клочки порвет.Долго ль мне в тоске голоднойПост невольный соблюдать,Обезжиренным обратомКрем, и сливки поминать?То ли дело в ЛенинградеПо проспекту разъезжать,О журнале, о театре,О курорте помышлять.То ли дело на свободеВ ресторане закусить.То ли дело, братцы, дома…Э, да что там говорить!

Не теряя оптимизма, с большой иронией пишет она в 1942 году стихотворение «Письмо к Фанни Шебеко». Вот небольшой отрывок из этого стихотворения:

Хоть и живем недалеко мы,Шлю Вам письмо — напала блажь.Сегодня год, как мы знакомы,И это — лагерный мой стаж.Да, целый год!..За это время.Воды немало утекло,И часто нашей доли бремяНести нам было тяжело.Зимой на снегозадержаньиМы стены строили из льда,И Вашим сущим наказаньемПодчас бывала я тогда.Когда мой шаткий валик падал,Как Ваше хмурилось лицо!И с нежных уст порой с досадойСрывалось крепкое словцо.Когда мы чистили дорогу,Вы, прерывая отдых свой,Ко мне спешили на подмогу,Азартно действуя киркой.Потом без Вас я две неделиБороновала на быках,О чем рассказано отдельноВ плохих, но искренних стихах.Июнь был месяц самый длинный.В июне мы пололи рожь.Как вспомню ужас комариный,Так до сих пор бросает в дрожь!Мы в сенокос копнили с ВамиЛюцерну, донник и пырей,Вы с выломи, а я с граблямиНе расставались много дней.Итак, покончим с годом этим,Подходит 43-й год.Но где и как его мы встретимИ что-то нам он принесет?

А ничего хорошего не приносили лагерные годы, тяжелый труд на полях, на площадках по откорму бычков, овец… Хотя были и просветы — это художественная самодеятельность в Долинке, которой могла позавидовать любая столица. Среди ее организаторов и подруги Эстер Дора Михайловна Дихтярева, Вава Вагрина. Последней она посвятила в декабре 1944 года стихотворение «В. Вагриной».

Семь лет назад расстались Вы с Москвой —Полны обиды, страха и недоуменья.Не ждали Вы, что станете звездойВторого Долинского отделенья.Офелья, Леонтин, мадам Багратион,Сиянье рамп, цветы, хлопки и крики «браво»!Растаяли, как дым, как аромат, как сон…Но и в Карлаге Вас сопровождает слава.Ведь все, что Вам дала Вахтанговская школа,Смогли, как ценный клад, Вы до сих пор сберечь,Чтоб из бревна любого возраста и полаНа сцене искорку правдивую извлечь.Не плачьте, дорогая Вава,Не опускайте косами венчанной головы —Еще лишь год, и вновь Вам улыбнется славаВ афишах Ленинграда и Москвы.А если для меня свобода вспыхнет ярко,Я к Вам в театр как-нибудь приду.Тогда, надеюсь, Вы дадите контрамаркуХоть в самом захудаленьком ряду.

И наконец сбылось! В 1945 году Эстер выезжает из Долинки в Караганду, в других городах, в Ленинграде, Москве, ей жить запрещено. Но она счастлива, ее душа на небесах!

Я еду на свободу,Везет мне, слова нет.И в теплую погоду,И раньше на пять лет.Я еду на свободу.Прощай, мой спецбарак!Пройдет не больше года —Со всеми будет так.Я еду на свободу.Прошу не забыватьСтихи мои уродыИ их слепую мать.Я еду на свободу.Надеюсь, не вернусь.Забуду анекдоты,Торжественно клянусь.

В Караганде она работала статистиком в областной детской больнице в Михайловке. Однажды на проспекте Сталина (ныне Бухар-Жирау) встретилась с Михаилом Ефимовичем Зуевым-Ордынцем. Вернее, он первым поздоровался с ней, а так бы она его не узнала, так он изменился! Поседел, согнулся, лицо в морщинах… Не признать былого, молодого, красивого, каким Миша был в Ленинграде, сотрудничая с ней в журналах «Резец» и «Чиж». Вот что делает жизнь с людьми, отсидевшими в Карлаге! И только по приветливому взгляду добрых глаз Зуева-Ордынца она поняла, кто перед ней.