На «заднем дворе» США. Сталинские разведчики в Латинской Америке - Нил Никандров

разведки и координации действий спецслужб. Прессе выделили дополнительные долларовые «субсидии», чтобы подбодрить её антисоветскую кампанию. Появились новые «сюжеты», в том числе об испанцах, перебрасываемых Москвой в Мексику для «подрывной работы». Реакция властей последовала незамедлительно: полиция и военная контрразведка обложили наблюдением со всех сторон левые испанские организации. Усилилась слежка за «Славянским клубом», самыми активными его членами. Работа против компартии и её лидеров даже не маскировалась. У здания КПМ полиция организовала круглосуточное дежурство, чего раньше не было.

Газета компартии сообщила, что кадровые сотрудники мексиканской разведки ведут наружное наблюдение за лидерами КПМ, в том числе за Сикейросом. В мае ему вернули партийный билет. От приёма Диего Риверы пока воздержались. Генеральный секретарь КПМ заявил агенту «Лаку», что реакция обрабатывает общественное мнение, чтобы смягчить протесты в час «Х», когда будут развязаны репрессии против компартии и левых организаций. В КПМ стало известно о подготовке нападения на их главную штаб-квартиру.

В посольстве усилили меры безопасности, повысили контроль над выходом сотрудников в город. Но разве всех устережёшь?

Самолёт, на котором семейство Алексеевых тайно покинуло Мексику, приземлился в городе Бронсвилл (Техас) 27 ноября 1946 года. Причиной, побудившей их к бегству, стала телеграмма с извещением о завершении командировки. Неожиданный отзыв встревожил Алексеевых. В Наркомате внешней торговли работой Кирилла Алексеева были вроде бы довольны, за всё время пребывания в Мексике – никаких нареканий, несколько благодарностей. Неужели в Москве докопались до тщательно скрываемой ими семейной тайны: отец Нины в сентябре 1937 года был арестован как «враг народа»? При оформлении загранкомандировки Алексеевы скрыли этот факт. Не всё в порядке было с родственниками: отец у Алексеева до революции служил городовым.

Эта пугающая неопределённость побудила Алексеевых стать невозвращенцами. В журнале «Saturday Evening Post» в 1948 году была опубликована исповедь Алексеева о том, почему он «выбрал свободу». Главные причины – неуверенность в будущем семьи и страх: в Мексике, и потом в США, ему казалось, что за ним постоянно следят: «Агенты НКВД, следовавшие за мной по пятам, не спускали с меня глаз и провожали меня домой по ночам, оставаясь у дверей дома до раннего утра. Проследив за ними, я обнаружил, что они уходили сейчас же, как только мы тушили свет, думая, что мы легли спать». Определял Алексеев агентов НКВД «по типично русским лицам», причём в любом месте – от кино до магазинов и парков.

Во многом на «разоблачительной» антисоветской тональности статей Алексеева сказалась обстановка в США: в 1948 году в американском Сенате шли слушания специальной комиссии о советском шпионаже, вызванные отчасти нашумевшими изменами сотрудников разведки (шифровальщик Игорь Гузенко – один из них) и агентов (Элизабет Бентли). Следует сказать, что Алексеев не имел отношения к разведке, доступом к закрытой информации не обладал, но в силу требований момента использовал обычную для перебежчиков методу «сгущения красок» и подсказки кураторов из ЦРУ: «Когда я прибыл [в Мексику] в мае 1944 года, нашим послом был Константин Уманский, видный дипломат, который когда-то блистал в качестве советского посла в Вашингтоне. Посторонние считали его преуспевающим карьеристом. Он держал себя гордо. Но это была лишь видимость. Уманского разоблачал НКВД, и он опасался ареста. Начальник тайной полиции Лев Александрович Тарасов держал Уманского в постоянном страхе. Этот Тарасов был опытным шпионом. Он был коммунистическим казначеем в Мадриде во время испанской гражданской войны. В Мексике он выступал в роли первого секретаря нашего посольства. В конце января 1945 года посол Уманский и его жена были убиты в результате авиационной катастрофы, которую официально преподнесли как «несчастный случай». Никто за пределами посольства, по-видимому, не знал, что Уманский был обречённым человеком».

После бегства Алексеев «накрутил» в своих статьях и интервью много фантазийных сюжетов, но потом, как говорится, в целях безопасности надолго «залёг на дно». Под вымышленным именем получил работу инженера. Дети пошли в школу, тоже под вымышленными именами. Алексеевы стали жить как американцы среднего достатка, не претендуя ни на что большее.

В Москве Василевского расспросили об Алексеевых: замечал ли он настораживающие моменты в их поведении, включая контакты с американцами. На эти вопросы бывший резидент «Юрий» дал отрицательные ответы.

В апреле 1947 года общественный деятель Мексики Хосе Мансисидор, председатель Общества друзей СССР, сообщил Кумарьяну, что американцы добиваются от президента Алемана разрыва дипломатических отношений с Москвой. Мансисидор не исключал провокаций со смертельным исходом, чтобы вынудить советское руководство к разрыву отношений.

В последние месяцы 1947 года Кумарьяну несколько раз звонили неизвестные с угрозами. «Холодная война, – пожимал плечами резидент. – Американцы знают, кому из посольства следует звонить по этому поводу». Шифртелеграммы Центра призывали к повышению бдительности в связи с обстрелом нашего посольства в Чили и «оголтелой» антисоветской кампанией в странах Латинской Америки. Рекомендовалось своевременно сообщать обо всех провокациях против посольства и членов совколонии.

С 10 по 20 ноября Кумарьян находился в командировке. В один из этих дней обстреляли его квартиру. Стреляли по окну спальни на втором этаже. Одна из пуль пробила плотную штору и вошла в стену. Жена находилась с детьми в столовой на первом этаже, когда услышала выстрелы и звон стекла. Не испугалась, бросилась к окну и увидела двух неизвестных, убегавших вдоль ограды. 17 декабря квартира Кумарьяна была снова обстреляна. Пуля попала в окно спальни, ударилась в потолок и упала на пол. Сам резидент с женой был на приёме, дети оставались дома одни. После этого пришлось переехать в посольство. Центр сообщил Кумарьяну, что его отъезд назначен на январь, в крайнем случае, на февраль.

Посол Капустин получил 23 декабря указание Молотова сделать устное представление МИД Мексики и потребовать расследования по фактам обстрелов. Капустин должен был подчеркнуть, что в интересах Мексики и СССР эти инциденты не будут преданы гласности.

Кумарьян обратился к испанцам-республиканцам за помощью с охраной посольства по внешнему периметру: до нормализации обстановки.

10 декабря 1947 года в советское посольство в Мехико поступило указание МИД об увольнении иностранцев. Подобный циркуляр был направлен во все советские представительства за границей.

Более месяца потребовалось мексиканским властям, чтобы приступить к расследованию обстрелов квартиры советского дипломата: 8 февраля 1948 года в посольство пришёл Сальвадор Мехиа, представившийся Кумарьяну секретным агентом по особым делам. Он пришёл по поручению Рафаэля Фуэнтеса, заведующего протокольным отделом МИД Мексики. Кумарьян попросил его «подтвердить свою личность» документами. Тот показал жетон № 121. На вопрос, нет ли у него других документов, Мехиа достал удостоверение агента.

Из отчёта Кумарьяна о беседе: «Мехиа сейчас в чине сержанта, служит в Управлении секретной полиции 16 лет. Попал туда по протекции дяди, который сотрудничал с Управлением. Выше среднего роста, полный, смуглый, лицо продолговатое, бреется, растительность на лице редкая. Внешне напоминает типичного калмыка. Волосы чёрные, зачёсывает их назад, но они падают по сторонам и образуют как бы пробор. Два верхних передних