На «заднем дворе» США. Сталинские разведчики в Латинской Америке - Нил Никандров

к ним и для того, чтобы «излить душу», хотя американцы вполне могли прослушивать эти разговоры. Заработал «беспроволочный телефон», поползли слухи, что Каридад прибыла в Мехико как «агент Москвы».

В одном из посланий к сыну, которые передавала Куки во время посещений тюрьмы, Каридад написала: «Дорогой мой, я здесь случайно, но никакая сила не заставит меня уехать отсюда, пока ты не будешь на свободе».

Попытки Каридад освободить сына, игнорируя резидентуру, поставили операцию на грань провала. Каспарову, сменившему Тарасова, пришлось действовать в стрессовой ситуации, учитывая те эмоциональные и физические перегрузки, которые обрушились на него после гибели Уманского. Меркадер сообщал, что его три раза посетила дочь Маргариты Нелькен и настойчиво расспрашивала об организации его связи с внешним миром. При этом «Куки» упоминала нелегала «Антона», назвав его настоящую фамилию. Меркадер ответил, что он связан только с «Глицерином» (адвокатом) и об «Антоне» ничего не знает. «Куки» вела себя неосторожно, рассказывала в присутствии посторонних, что её брат Сантьяго сражается в рядах Красной армии и был награждён.

Не имея иного выхода, для обсуждения создавшейся взрывоопасной ситуации Каспаров вызвал на личную встречу «Антона», нелегального куратора операции «Гном». Решили, что «Антону» необходимо побеседовать с Каридад и, используя самые сильные аргументы, побудить её уехать из Мексики.

О результате «Антон» должен был сообщить утром 25 января 1945 года, но его встреча с Каридад сорвалась: накануне она попала в автомобильную катастрофу, после которой её нашли в бессознательном состоянии. Ситуация возникла угрожающая: при Каридад находилась сумка с большой суммой денег, а также шифрами. Потом, говоря о происшествии, Каридад утверждала, что всё обошлось благополучно, что сумка в посторонние руки не попала. Однако травмы, полученные ею, были серьёзными – повреждены рёбра, и никто не мог сказать, как долго длилось её бессознательное состояние.

Каридад отлёживалась дома, и «Антону» пришлось пойти к ней. Он убеждал её отстраниться от дел, не мешать мероприятиям по «Гному». Она пообещала уехать на Кубу после выздоровления, через один-два месяца. Беседуя с «Антоном», Каридад не удержалась от негативных реплик в адрес России: «Находясь там, я поняла националистическую политику СССР. Были преданы греки и китайцы, а Испанию продали в Тегеране за горсть гороха. Испанцы – дураки, сражаются за них, не жалея жизни. Я жила Дома четыре года и не была принята товарищем Сталиным, это называется социалистической демократией. Здесь я нахожусь один месяц и уже беседовала с министром Карденасом и буду принята президентом Камачо».

Ещё одно высказывание Каридад из обвинительной серии: «В демократической Мексике через МИД я смогла узнать о судьбе моих детей, чего не сделал представитель СССР. Моя дочь Монсеррат жива, а сын в безопасности. И кто-то ещё говорит о «хорошей работе» Лео [ «Юрия»]. Я уверена в его виновности в гибели моего сына (входил в диверсионно-разведывательную группу) и заявляю вам, что, где бы я его не встретила, я убью его собственными руками».

Каспаров написал в Центр, что запретил «Антону» снова встречаться с Каридад по причине её плохо контролируемых эмоций и поступков.

В своих отчётах Каспаров признавал, что по ряду вопросов Каридад обоснованно обижалась на «контору». Например, из-за проволочек по установлению местонахождения её дочери во Франции. Это определяло отношение Каридад к «конторе». Она с враждебностью отзывалась о некоторых работниках Управления, не лучшим образом обобщала свой опыт сотрудничества и приписывала недоработки разведслужбы «недостаткам системы», «общему положению в Советском Союзе и в органах». Каридад неоднократно заявляла, что «если бы не служение общей идее», она бы давно порвала с «конторой» и работала с одной из компартий.

В разговорах с Маргаритой, Куки и нелегалом «Антоном» Каридад не скрывала своих негативных настроений. Создавалось впечатление, что она старалась настроить нелегала против «конторы». Когда Нелькен получила сообщение о смерти сына Сантьяго, Каридад «доверительно» сказала Куки, что его убили не на фронте, а он был расстрелян. Мол, такие слухи ходят среди земляков-эмигрантов.

Эта информация из Мехико была по указанию Кобулова доложена Берии. Поведение Каридад вызывало тревогу. К тому же она вновь сменила квартиру, не предупредив об этом Анну, хотя и оставила адрес консьержке. Камаева с её далеко не мексиканской наружностью и сильным акцентом была вынуждена выяснять у консьержки, куда подевалась её «мать». Возобновлять общение с «Зиной» Каридад категорически не захотела. Каспаров окончательно убедился, что Каридад не воспринимает Камаеву как «авторитетного представителя Центра».

В середине июня 1945 года Каридад пришлось отправить в Центр отчёт о своих действиях по «Гному». Отмолчаться, как это было раньше, она не могла, поскольку вопросы Центра были заданы от имени тов. Павла, т. е. Берии. По содержанию её ответов было видно, до какой степени Каридад раздражена и недовольна сложившейся ситуацией.

В конце июля 1945 года Каспаров сообщил о новых поворотах в деле «Гнома» (вариант с «Мором»). Он не был уверен, что в итоге что-либо получится, много неясного: «Гном» установил дружеские отношения с секретарём госпиталя [тюрьмы. – К.С.]. На днях он передал через невесту «Аделиту» предложение о его использовании для организации выписки [побега]. Секретарь согласится участвовать, если ему пообещать отправку в Советский Союз вместе с «Гномом». «Антон» ответил ему через «Аделиту», приказав не вступать в переговоры с малоизученным человеком. «Гному» был объявлен выговор за такое поведение».

Центр разрешил Каспарову перейти на прямую связь с Каридад. От встреч на улицах пришлось отказаться. К конспирации Каридад относилась легкомысленно. Дело дошло до того, что она напрямую обменяла в банке крупные купюры в американских долларах, полученные в Центре. В итоге была задержана инспектором полиции. По её словам, всё ограничилось «лёгким испугом», потому что за неё вступился кассир банка, заявивший, что хорошо знает её как постоянного и состоятельного клиента. «Клава» изменила внешность: покрасила волосы, сняла очки (при её близорукости!), приобрела довольно экстравагантную одежду, чем привлекала внимание. От замечаний по этому поводу отмахивалась: «Ничего страшного, я всегда привлекаю внимание».

Встречи назначались на квартире Каридад, в наиболее безопасное время суток, после проверки общей обстановки в доме и его окрестностях.

Она потребовала допустить её к работе по делу «Гнома». Каспаров сообщил об этом Центру и получил неожиданное указание: передать ей всю работу по «Гному», что полностью противоречило прежним установкам. Резидент не стал торопиться с его выполнением и, как оказалось, поступил правильно. Через три недели пришли инструкции совершенно иного характера: «Добивайтесь от «Клавы» согласия на выезд в Европу и приступайте к его организации».

О переменчивости Центра в отношении работы по «Гному» резидент написал: «Мы получали самые разноречивые указания. В одной телеграмме предлагалось оставить «Клаву» в Мексике для «лечения» «Гнома», а «Зину» отправить в Монтевидео. В другой – Центр настаивал на переброске «Зины» в США».

Под нажимом Каспарова Каридад прекратила использование Куки для поддержания связи с сыном, и