Пятая печать. Том 2 - Александр Войлошников

Вспоминал ли наши отначки на шарап?.. А почему ты так пристально смотрел на меня? Неужели… узнал? Да, конечно же, — узнал!! И передо мною сгалился ты, рассчитывая, что оценю я твой прикольчик?! А сказал бы слово: «Ежак», я бы понял! Все понял сразу! А зачем ему, чтобы я понял? Если не хотел он ставить меня в сложное положение… а то и побоялся, что я тебя буду спасать, а это ни к чему ни тебе, ни мне… Лучше быстрая смерть здесь, чем медленная у садистов из Смерша! Да и жизнь твоя закончилась прежде, чем ты в этой мансарде оказался: конец войны — это конец твоей жизни, в которой была одна радость — мстить! А какой же шухерной пацан был… выдумщик, рассказчик, куда там аверченкам да зощенкам! Если бы не жизнь сволочная, какую устроили «родная партия и лично…», то какой человечище веселый и бесстрашный жил бы! Эх, Ежак…

Светает. Сменившись с поста, хороню Ежака под клумбой возле дома. И Леха, сменившийся с караула, помогает мне, не спрашивая: зачем и почему? Понятно — дружок детства. Именно детства, потому что в войну врезались мы прямо из детства, не расчухав юности. На кухне, посереди которой, как тягач на форсаже, храпит старшой Акимов, беру я новенькую разделочную доску и пишу на ней химическим карандашом, каким солдаты мамам письма пишут:

Пасынок Родины

ЕЖАК

18 лет.

Я помню тебя!

ПРОСТИ.

Рыжий.

28.04.45

Прибиваю доску к дереву над клумбой. Стою, думаю. Потом, вздохнув, отрываю эпитафию и закапываю ее поглубже в могилу, чтобы не откопалась. Так-то лучше. Ежак, как и я, не афишировал место отдыха. Слаще спится, когда ото всех хорошо заначен. И хозяину клумбы приятнее цветочки нюхать, если не будет знать про Ежака. Веселые, радостные цветы будут расти на твоей могилке, Ежак. Ты тоже веселый… был. Спи! Пусть земля тебе будет пухом! Залезаю под шинель, прижимаюсь к Лехиной спине и шепчу слова графа:

Опять рука провидения! — прошептал он.

Конец репортажа 26

Репортаж 27

Из Европы

Каждый видит войну из своего окопа.

Время — 29 апреля 45 г.

Возраст — 18 лет.

Место — Австрия.

Мудрое солдатское правило рекомендует: «держись подальше от начальства и поближе к кухне!». Но в наступлении кухня так же далека от стрелковой роты, как и начальство. Потому я и Леха держимся поближе к ротной повозке с сухим пайком, боеприпасом, табачком, спиртяшкой и армейским хозмылом, которое могучей армейской вонью сражает хилых цивильных микробов на самых дальних подступах к роте.

С утра в горах прохладно — шагается легко, тем более налегке: пулемет и диски, сидорки и скатки — весь тот военный груз, который делает из пулеметчика верблюда, Леха на ротной повозке пристроил. Акимов на это смотрит с пониманием, а отношения с ездОвым, солидным и суровым Петром Фроловым у Лехи вась-вась: земляки они, из соседних районов, и Леха иногда в охотку помогает Фролову за ротной кобылой ухаживать.

Вдоль дороги — обычный хлам войны: искуроченное военное железо разных калибров вперемешку с живописно пестрыми шмотками беженцев. Глянешь на это тоска берет — за людей обидно! Цивильные европейцы сперва барахло свое спасают, а обнаружив себя изнемогающими под тяжестью шмотья, засевают обочины дорог такими прибамбасами, о назначении которых ни в жисть не догадаться!

Вперемешку с нетленными останками войны из крупповской стали, разбросаны останки более скоропортящиеся: трупы военных и цивильных гансиков. Лежат они и сидят. Некоторые в предсмертных корчах застыли так, будто смерть, изнемогая от хохота, изобретательно придумывала им позы вычурные и непристойные. Впрочем, трупы, как трупы. Сраму не имут. Привычны они так, что если их где-то нет, то это озадачивает: чем же тут люди добрые занимались?! На что время тратили? А тут ежу понятно, что из ближайшего городка беженцы исход на запад затеяли, как в землю обетованную.

А потому когти рвали, что за шмотье замандражили: «Ой, рус Иван придет, пшестко заберет!» А чтобы, гуляющие по военным дорогам Европы, вооруженные до зубов мародеры из репатриантов не влупили им гоп-стопа с мокряком, беженцы к немецкой военной колонне примкнули, драпающей туда не знаю куда… в общем, хороших попутчиков надыбали. А наша артиллерия, избавляясь от снарядов к концу войны, размотала фрицам на полную катушку общий аллес капут во всю широту славянской души!

Брошенные на дороге повозки и трупы напоминают уэллсовские строчки из «Войны миров»:

«… — Скорей, скорей! Дорогу! Они идут! Они идут!

Лица у всех были испуганные, измученные, чувствовалось, что всех гонит страх. Жара и пыль истомили толпу, которая то и дело выкрикивала, точно припев:

— Скорей, скорей! Они идут!! Марсиане идут!!!..

Несчастный корчился в пыли среди золотых монет и не мог подняться: колесо переехало ему позвоночник…

— Дорогу! Дорогу! Не останавливайтесь! Они идут! Они идут!..»

«Они» — это мы — такие же непонятные и страшные для европейцев, как уэллсовские марсиане, пьющие кровь из людей. Но с европейцами разделяют нас не способы питания, не внешность, а мировоззрение! Граждане Римской империи не понимали, а потому ненавидели христиан, не признающих собственность. И мы в глазах европейцев непонятные, а потому и страшные гунны, с удовольствием уничтожающие ихнее паршивое шмотье! Мы — скифы, разводящие костры из дорогой исторической мебели, чтобы вскипятить котелок чая. Нам европейские барахольщики отвратны из-за их рабского служения вещам.

Со страху надевают европейцы обноски позапрошлых веков, чтобы показаться бедными, и долдонят что-то на польско-словацком, думая, что это по-русски. А спросишь культурно дундука европейского:

— Во ист сортир? Шпрехай шнеллер, фриц, доннерветер курва! Нихтферштее, мать твою? Трах-тарарах дайне мутер, где у тебя, гад, сор-ти-и-ир?

А фриц толдычет:

— Пшестко рус жолнер зАбрал! Аллес сортир зАбрал рус зольдат!

Культурненько надрыщешь в уголочек, а он, падла, морщит нос и бормочет: «Фуй, вилде рус»! Дескать, срет, где придется.

А кто из нас «вилдА», то есть дикий, если австрийцы, с которыми я общался, не знают про земляков своих Гете и Моцарта! И в домах у них, кроме «Майн кампф» и Библии, другие книги не ночевали! И поют романсы вроде:

Если солдаты по городу шагают,Женщины окна и двери отворяют,А почему, а потому, все это не спроста,Ведь главное оружие пониже живота!

Библию хранят под распятием, а «Майн кампф» стоит в гордом одиночестве на «библиотечной полке», изготовленной по эскизу самого Геббельса! И это вся библиотека австрийца?! В России есть анекдот:

— Я подарю ему книгу…

— Зачем? У него уже есть одна книга!

В «культурной Европе» этот анекдот не поймут: тут у всех одна книга — «Майн кампф»! Про другие книги европейцы и не знают, потому как дикари и ничего не читают! Меркантильность и невежество европейцев вызывает у меня высокомерное презрение к этим тупым, душевно недоразвитым, духовно неполноценным, жалким подобиям людей, которые, как идолам, поклоняются движимой и недвижимой дряни, шмотью, порождающему самые низменные чувства!

Да, во всех европейских домах есть Библия. А страницы-то у Библий не перелистаны! Разве это люди?! От Бога стандартно богобоязненный европеец куда дальше, чем лопоухий советский школьник, наученный, как попка, тарахтеть: «Бога нет!», зато учителем наученный удивляться чудесам Природы, изучая естественные науки, которые

Бог явил нам, ибо невидимое Его, вечная сила Его и Божество, от создания мира чрез рассматривания творений видимы (Рим.1:20).

И видит Бога наш сопливый троечник, называя Его Мудрой Природой! И раскрывает перед ним Бог чудеса Свои. Разве понимают эти чудеса тупые европейцы, упертые в работу и свой гешефт?! Они думают, что с Богом общаются, потому что у них с банковского счета деньги на церковь отчисляются! Даже без их участия!! Как алименты!!! Таков «орднунг». Каждый европеец откупается от Бога, чтобы не делал Он ему бо-бо! Не-ет… не видать этим дикарям Бога! Отвратно Богу жлобское отношение к Нему. И стыдно Богу за то, что развелось в дикой Европе жлобство, нуждающееся в немедленной санации, то есть в очистке Европы от европейцев!

Вот труп пожилой женщины. Она умерла прямо посреди дороги, прикрыв телом своим узел с барахлом, который в детской коляске везла, изнемогая под его тяжестью… Не иллюстрация ли это к словам Иисуса из Нагорной проповеди:

где сокровище ваше, там сердце ваше! (Мф.6:21).

Да-да-да! Не было и не будет у меня таких красивых и дорогих вещей, которые разбросаны на дороге и вдоль обочин. А если покопаться в шмотье, там и золотишко припрятано… Но, дай-то бог, чтобы никогда не имел я эту гадость, а главное, не захотел бы иметь! Чтобы всегда мне были понятны слова Апостола Павла: