Сторож брата. Том 1 - Максим Карлович Кантор

Я запутался, говорил сам себе Марк Рихтер, что-то я упустил или неверно сформулировал.

Закон есть основное завоевание Просвещения, закон есть фундамент Просвещения; закон выстроил общество Запада. Закон необходим для справедливых отношений между производителем и пользователем труда. Но однажды закон заменил труд и заменил даже товар. Не столь важно, сколько человек зарабатывает и, тем более, что он производит: в большинстве случаев ничего, помимо новых параграфов закона. Мы живем в обществе символического обмена, а регулирует обмен главный символ символов — Закон. В конце концов, человечество пришло к простой формуле: «закон — это символ общества», а существует ли общество само по себе, не столь важно.

Оставалось перевести в символ народ; и новый век с этим справился. Народ договорились считать условной величиной. Эта условная единица в арифметических уравнениях могла иметь отрицательный или положительный знак. Некоторые народы были свободными, а некоторые — несвободными. В символическом смысле, разумеется.

— Мы едем туда, — продолжал Астольф Рамбуйе речь, прерванную в электричке «Оксфорд — Лондон», — где права человека ничего не значат. Русские именно потому и собираются напасть на Украину…

— Только собираются? Уже напали. — Алистер Балтимор называл вещи своими именами. — Война между Россией и Украиной неизбежна: рабы не могут простить соседнему народу желание стать свободным.

— Свободным от чего? — спросил Рихтер.

— От России, разумеется! Следует вступить в Объединенную Европу и НАТО. Свобода есть путь к закону от беззакония.

— Даже ценой войны? Я хочу понять: те люди, которых убьют, они уже никогда не станут свободными. Убьют сотни тысяч человек. Во имя закона?

— Да. Во имя закона. Народ идет на жертву, чтобы жить внутри закона.

— Но ведь жалко людей, ведь украинцы погибнут. Матерей жалко. Вам не кажется, что в концепции «свободы» отсутствует главный пункт: право на жизнь?

— Не могу поддержать этот дискурс. Существование раба или гибель свободного человека — вот в чем сюжет сегодняшней трагедии.

Рихтер кивнул.

Всякая трагедия делится на три акта.

Месть девятнадцатому веку была великой трагедией: в последнем акте надлежало покарать главного субъекта неприятностей — «бедных людей», то есть покарать народ. Следовало перевести народ в символическую единицу.

Третий, финальный, акт невозможен без первого акта и без второго акта.

Действие трагедии строилось так: в первом акте демократия, воплощенная в политических партиях, вступила в бой с автаркией, подавляющей свободу индивида.

Воля деспота должна покориться общему закону. Выборы, депутаты, сенат, парламентское большинство. Первое действие наполнено романтической борьбой. Первое действие зрителям понравилось, о нем приятно вспоминать, слегка пугаться прошлого и гордиться дедами.

Во втором акте Атлант цивилизации расправляет плечи. Это действие заполнено составлением контрактов, декларациями намерений. Публика в зале скучает, но народу предлагают много развлечений: авангардная живопись, рок-музыка. Политические партии становятся банками. Банк — это и есть политическая партия цивилизации, другие партии не требуются. Мало того: наличие некоей политической партии может привести к тирании. Политика — это капитал: говорят об идеях, но делят деньги. Скажем, Джефферсон выступил с конкретным предложением ограничить и отменить негритянское рабство. Однако в течение последнего десятилетия восемнадцатого века самой поразительной особенностью позиции Джефферсона по вопросу рабства стало его абсолютное молчание, и все попытки эмансипации рабов прекратились. Существование рабства в эпоху Американской революции само по себе является парадоксом, но точно так же отсутствие прав трудящихся Украины во время Майдана и во время национальной борьбы за независимось тоже кажется парадоксом. Однако это не парадокс, но принцип действия второго акта драмы: в обществе наступает нравственный анабиоз. Второй акт монетезирует политические декларации, обустраивает цивилизацию символического обмена.

Цивилизация победила везде — лишь кое-где остались архаичные тираны. Чтобы полноценный тиран появился, его надо вырастить, воспитать — так воспитывали Гитлера, Саддама, Каддафи, Асада. Проверенный метод — так откармливают гусей для добывания качественной гусиной печенки. Тирана (как и гуся) ласкают, кормят с руки, приглашают в гости, вместе фотографируются. Гусь привыкает к безнаказанности — ему мерещится, что он стал другом мясника. Тирану разрешают ставить шатер около Елисейского дворца, и он обнимается с лидерами свободного мира. Растут капиталы свиты тирана, растет отчужденный от народа продукт. Гусь жиреет — и в тот момент, когда тиран (обласканный цивилизацией) созрел, цивилизация вспарывает его стране брюхо. Конечно, целью является только печенка гуся; но убить приходится целого гуся, разрушить надо страну. Второй акт заканчивается — поднимается занавес третьего действия.

Третий акт, как и первый акт, — опять кровавый. Но необходимый. Ради третьего акта и писалась пьеса. В первом акте народ победил условного тирана. Во втором акте правит демократия и приходит к форме символической власти народа, символического капитала, символического обмена.

В третьем акте осуществляют окончательную санацию мира. Переводят в цифровой символ народ. Тирана объявляют тираном на том основании, что в его стране отсутствует демократия, провозглашенная в первом акте. Но выясняется, что народ поддерживает негодяя. А ведь тирану сознательно разрешали морить подданых — так он получит больше денег, и печенка у гуся станет жирнее. Угнетал, гробил, порол и унижал — чтобы заслужить партнерство с просвещенным миром: а тупые рабы все равно его любят! Значит, тиран — не вполне тиран? Непростой поворот сюжета! Еще недавно маршировали демонстрации «Даешь честные выборы!» — но оказалось, что народ хочет, чтобы им правил «тиран». Для того ли раскормили гуся и растили тирана, чтобы удовлетвориться тем, что «тиран» демократически избран? А как же фуа-гра? Избранников варварского народа объявляли тиранами, потом вешали, убивали; Альенде, Саддама, Каддафи, Милошевича, на очереди Путин; возможно, они все заслужили свою участь. Но главная интрига не в этом! Попутно требуется объявить весь народ, избравший тирана, варварским. Следует подключить культуру к задаче по извлечению гусиной печенки. Весь народ в культурном отношении не имеет права на существование: ведь данная популяция не усвоила азов Просвещения. Гитлер действовал грубо: оперировал понятием «Untermensch»; сегодня — изящнее. Народу дали шанс, но данный народ и его культура символизирует автаркию!

Вот и третий акт, думал Рихтер. Новые властители мира — люмпен-миллиардеры — справились с символической статистикой прекрасно. Если следует мстить французской революции, то мстить надо идее народа.

— Мы переоценили Россию, — говорили умнейшие люди человечества, — Россия слишком возомнила о себе, со своей так называемой «великой культурой». Пушкин! Скажите на милость — экая величина! Рупор беззакония.

— Культура России основана на беззаконии, — говорил Астольф Рамбуйе. — Такая культура будет наказана. Рыцари цивилизации обязаны ее защитить.

Сказано здраво, убедительно.

Интересно, настанет ли момент, когда всю Европу переведут в состояние символа? Но спросить об этом неловко. Как оспорить дипломата?

Однако раздался голос, осмелившийся перебить брюссельского дипломата и французского аристократа. Марк