Сторож брата. Том 1 - Максим Карлович Кантор

ли я трактую ваше понимание международного права: территориальная целостность первична по отношению к жизни людей? Уточняю, поскольку в Ираке погибло до миллиона населения.

Американский политолог разъяснил:

— Жертвы имели место. Что вызывает сочувствие. Международное право учитывает интересы всех граждан всех независимых государств и не может руководствоваться мнением отдельной группы. Да, территориальная целостность независимого государства — в границах, зафиксированных законом — приоритетна. Курды, каталонцы, чеченцы должны соблюдать закон.

— Территориальная целостность независимого государства, — повторил Диркс, делая ударение на каждом слове.

— Именно так.

— Значит, Украина — независимое государство. — Теодор Диркс, пожилой профессор-гебраист, имел привычку рассуждать вслух. Впрочем, это свойственно ученым воронам. — Хм, любопытно. Вероятно, так и есть. Уже тридцать лет как независимое. Кажется, впервые в истории. Тогда все понятно.

Студенты младших курсов, еще не усвоившие границ безопасной иронии, ехидно спрашивали:

— А если Америке Украина будет деньги двести лет возвращать, она независимой останется?

— Закон соблюдаем, чтобы войн не было? А когда начнется война, другой закон примем?

Докладчик не дал себя сбить с толку.

— Ирония понятна. Отвечу, тем не менее, серьезно. Да, Украина — независимое государство. Да, возможна большая война ради того, чтобы права независимого государства были соблюдены. Да, война нежелательна. Но принцип демократии незыблем. Да, после войны неизбежно возникнет новая конфигурация границ и новый закон.

Стивен Блекфилд выслушал ответ американского коллеги с пониманием. А Теодор Диркс заметил:

— Исход из Египта не одобряем. Интервенция в Вавилон желательна. Это описано.

Шутку гебраиста ждали, семинар должен разрядиться остротой, посыпались колкости, коими славится Оксфорд.

— А нельзя ли оформить членство в НАТО для миноритариев? Скажем, Ндрангета и Каморра могли бы вступить? — Нет, им нельзя выйти из состава независимой Италии! Они нужны для территориальной целостности! — Но сомалийские пираты наверняка могут! — А солнцевская братва, если оформит герб, флаг и конституцию, сможет вступить в НАТО? — Надо «Блекрок» принять в НАТО! — Колумбийский картель желает независимости! — Нельзя ли Монако принять в НАТО? Там ведь лучшие люди Украины!

Эти (не вполне уместные и даже неумные) шутки были типичны для вольной среды Оксфорда.

Закончились прения общим хохотом, как это всегда бывает в лучшем из университетов мира. Смеялись дети состоятельных родителей — раджей из Индии и нефтяников из Америки, отпрыски греческих богачей и китайских миллионеров. Не смеялся один аспирант, его Блекфилд видел и раньше, то был некий Каштанов — человек с внешностью серой и, кажется, вовсе не склонный к юмору. Он вспоминал своего друга, украинца Миколу Мельниченко, человека, дружбой с которым гордился. Мельниченко сейчас воевал в добровольческом батальоне «Харон», рисковал жизнью ежесекундно, и Каштанов думал о том, что, попади он в Россию, ему пришлось бы стрелять в ту сторону, где находится его лучший друг. А веселье ширилось. Кто-то из аспирантов брякнул, что развал Объединенной Европы в точности повторяет развал Украины. Дескать, выход Англии из Европы — это в точности похоже на выход Крыма и Донбасса из Украины. Тут такое началось! Мастер колледжа адмирал Джошуа Черч под общий хохот сказал, что и выход аспиранта из колледжа, возможно, воспроизводит процедуру Брекзита. Докладчик также высмеял политически неграмотного аспиранта, и все разошлись довольные друг другом и неизбежной бойней. Убьют не больше миллиона человек; ядерной войны мы избежим, а остальное поправимо.

Но шутник прав, думал Блекфилд, ехидный аспирант прав в главном: все разваливается. В общем, понятно, думал профессор, выходя из ворот Камберленд-колледжа, показывая портье большой палец (мол, все идет отлично), понятно, что речь идет не об Украине. И во всяком случае, не о жизни населения Украины. Речь о том, чтобы удержать порядок, который устарел, но лучшего не придумали. Мир пытается сшить лоскутное цыганское одеяло, которое давно рваное. Много людей убьют во имя международных правил. Правила давно устарели, но людей все равно убьют. Жизнь одного человека учитывается международными законами или нет? Можем ли мы отступить, когда вызов брошен? Вопрос так же нелеп, как если бы его самого спросили, может ли он оставить больную жену. Смерть не щадит никого, ни в войне, ни в болезни. Надо идти до конца, вот и все.

А простому англичанину придется терпеть — ему не привыкать. Справится. Вот женщина, немолодая домохозяйка, тяжелой походкой она идет от своей двери к двери соседки — видимо, несет подруге то, что дарят друг другу обычные люди: яблоки, кусок пудинга, бутылку сидра. Ноги больные, отечные, еле переставляет, но идет. Англичане поддержат друг друга в беде; мы это умеем.

Профессор Блекфилд наблюдал за тем, как Сюзен Кингсли вышла из своего домика и направилась к дому Рихтеров. Сюзен Кингсли осознавала сложность своей миссии — присмотреть за оставленной мужем женщиной; муж бросил ее и уехал в Россию — следует проявить сострадание. К тому же следовало учесть, что женщина — иностранка. Надо объяснить чужой здесь особе (тем более, что вышла неловкая ситуация с ее мужем и с ее родиной), что из себя представляет общество, в котором гостья оказалась.

Англия разумно полагала, что имеет право числить себя просвещенным гуманным государством и в качестве такового судить варваров. Уже давно Британия перешла в статус просвещенной демократии, а эра колониализма, время индийских, африканских, греческих, ирландских расстрелов — все это осталось в прошлом. Объяснить разницу между цивилизацией и варварством непросто, если говоришь с дикарем.

— Возможно, — здравым и очень спокойным голосом объясняла Сюзен Кингсли своей соседке Марии Рихтер, — возможно, Англия и вела себя порой жестко. Кое-кто (не я, но, возможно, найдутся такие) сочтет, что Англия некогда была империей. И возможно (не исключаю и такого) некто произнесет, что Англия была империей зла. Я склонна терпеливо выслушать такие обвинения — ибо Англия давно излечилась от этих пороков, даже если таковые имели место.

Сюзен решила удостоить соседку беседой: ситуацию в семье Рихтеров она поняла, отъезд мужа зафиксировала, комментировать не стала. Но и оставить соседку без внимания тоже не хотелось. Существуют правила доброжелательного общежития. Сюзен Кингсли решила отвлечь Марию, поговорить на политические темы, ведь все сегодня говорят о политике. Тема войны России с Украиной как нельзя лучше подходила для воспитательных целей.

— Итак, упрек Англии я отметаю. Вы согласны со мной? Почему вы не отвечаете? Зачем у вас так много игрушек? — миссис Кингсли оглядела стол, за которым сидели плюшевый орангутанг Дядюшка Френдли, длиннобородый гном Тонте, мудрый лев Марк Уллис и остальные. — Дети у вас, кажется, выросли. Зачем вам так много игрушек?

Мария не отвечала собеседнице, и молчание костлявой русской женщины раздражало. Сюзен оказала соседке внимание, но, похоже, та не способна внимание оценить.

— Я задала этот вопрос потому, что мне кажется, у вас имеются лишние игрушки. Их можно отдать в детский сад. Или послать детям