Сторож брата. Том 1 - Максим Карлович Кантор

Марк Рихтер писал по старинке — карандашом в блокноте. Закрыл блокнот, вышел в узкий вагонный коридор. Поезд только что тронулся.

В Париже стояли долго, отправление откладывали; задержку объяснили волнениями в городе. Начальник поезда лично прошел по вагонам и просил пассажиров не нервничать, поезда не покидать. Демонстранты бузили перед зданием вокзала, сидя в вагоне, можно было слышать гул толпы. В Лондоне предупредили, что при пересадке в Париже могут быть неприятности — но представить такие волнения никто не мог.

До Парижа оксфордская компания добралась на знаменитом экспрессе «Евростар», который идет через тоннель под Ла-Маншем; в Париже требовалось переехать с вокзала на вокзал, занять места в знаменитом поезде номер 23 «Париж — Москва», на котором в прежние времена передвигались по Европе лишь дипломаты.

В экспрессе «Евростар» ехали с комфортом. Бургундское Алистера Балтимора не понадобилось: разносили шампанское.

Жанна Рамбуйе сидела подле Рихтера.

— А ты что не пьешь? — легко перешла на «ты».

— Настроения нет.

— Давно в Москве не был?

— Лет пятнадцать.

— Так ты вообще ничего не знаешь? Зыкова не читал, Цепеша не слышал?

— Никогда. Кто они?

— Зыкова не читал? Уморительный. Обожаю. А Владик Цепеш — прелесть, он тоненький, вегетарианец. Но такой злющий! Никому спуску не даст! Неужели не читал? И в «Порфире» не обедал? Даже на демонстрации на Болотной не попал?

Ничего этого он не знал, и Жанна высказалась так:

— Ну и зачем ты едешь? Брату помочь?

— Попробую, — сказал он.

— Само устроится. Война начнется, законы поменяются, брата твоего отпустят.

— Какая война?

— Ты как ребенок. Фредерика слышал? Поверь мне, он зря не скажет.

— С Украиной?

— Рашка давно всем надоела, — как многие эмигранты, Жанна называла Россию «Рашкой», — но не бойся. Прорвемся. Я Европу обожаю, но и Рашку люблю.

С Жанной было легко: не давала задуматься, описывала свои приключения — у нее все получалось легко, щекотливые ситуации разрешались общим весельем. Смеялся Алистер Балтимор, хохотал добродушный Бруно Пировалли, душа компании.

— Попроси у проводника выпивки, пусть мне принесут еще, в стоимость билета входит! Обычно пять-шесть бокалов выпиваю.

И новый бокал вспенился в легких пальцах.

— Удивляюсь, как тебя жена отпустила, — смеясь, говорила Жанна Рамбуйе. — Жены вроде твоей тетки за мужей держатся цепко. А творческим людям, как мы с тобой, нужны новые ощущения.

— Муж не возражает? — не удержался Рихтер.

— Я должна состояться. Муж смирился. Когда я его со своим американцем знакомила, брюссельский бюрократ не знал, как себя вести! Но Фишман его пригласил на прием, который давал в мою честь — знаешь, теперь в баре отеля «Ритц» подают коктейль «Жанна Рамбуйе», коктейль моего имени!

— Мужу понравилось?

— Американец его отправил домой с шофером. Меня, кстати, всегда на вокзале встречает его шофер.

— Удобно, — вежливо ответил Марк Рихтер.

— Американцы понимают в комфорте. Парижские аристократы живут в скворечниках и на туалетной бумаге экономят. Ты бы видел этих сморщенных маркиз и графов. Но — титул! Зато у моего американца в любом городе шофер с фуражкой и в белых перчатках.

И действительно, на Гар-дю-Нор супругов Рамбуйе ждал автомобиль с шофером. Жанна заранее сообщила Рихтеру марку автомобиля, видимо, исключительно дорогого, но Рихтер не разбирался в марках машин и марку не запомнил.

Интересно, какая машина у лысого Клапана, подумал Марк Кириллович. Кажется, акварелист катал Наталию по Германии. У Рихтера машины не было, он подумал об автомобиле с завистью, представил себе довольную пару. А я что мог ей предложить? Библиотеки?

Чета Рамбуйе умчалась на лимузине, прочих пассажиров довезли от Северного вокзала до Восточного на автобусах. Нервные работники вокзала разгораживали перрон турникетами: кому на Восточный вокзал, вот сюда, на Лионский — туда, и не сворачивайте, идите прямо к автобусу!

Пассажиры шли к автобусам, косясь на демонстрантов в желтых жилетах. Вжимали головы в плечи: опасались, вдруг бросят что из толпы. Камни не кидали, демонстранты выкрикивали угрозы буржуям, трусам, что не участвуют в протестах пролетариев.

— Гляди, вон англичанин пошел! Банкир английский идет! Они всю Европу распродали!

Рихтер поискал глазами англичанина, которого выделила толпа, понял, что имели в виду его. Отметили английское пальто с длинными полами, такие во Франции не носят.

— Безобразие еще на пару недель, — успокоил француз, оказавшийся рядом. — Скоро угомонятся. Это из-за цен на бензин.

— Интересно, цены снизят?

— Да у них рабочий день тридцать пять часов в неделю, и тех часов не работают. Что им цены на бензин?

Автобус подвез прямо к платформе, с которой уходил поезд № 23 на Москву. Здесь, на Восточном вокзале, творилось то же самое, что и на Северном: перегороженный турникетами перрон, потные лица железнодорожников, толпа в желтых жилетах.

Пассажирам рекомендовали сразу пройти в вагон, занять свои места и по перрону не гулять, ждать отхода поезда в своем купе.

Он начал писать письмо жене.

По перрону двигались гуськом полицейские, держались по трое, причем первый выставлял перед собой пластиковый щит. Третью неделю в Париже шли демонстрации; что требовали, никто толком не понимал; о конкретной программе речи не было. Налоги снизить, это понятно.

Потом поезд наконец тронулся, и гул демонстрации остался позади.

Поезд старый, российский. В некоторых купе по два места, в некоторых — по четыре, одна полка над другой. Жанна и Астольф Рамбуйе заняли двухместное купе, объявили это купе «салоном Рамбуйе» и заперли дверь. Алистер Балтимор и Бруно Пировалли тоже расположились в двухместном — перед самым отходом поезда выяснилось, что и Бруно едет в Москву, оказалось, что разыскания его ждут вовсе не в лондонских, а в московских архивах.

Рихтер попал в купе с четырьмя койками. Стандарт второго класса, а почему таким купе дополнили вагон первого класса, объяснить проводник не мог. Впрочем, в обществе так часто устроено. Ему ли не знать: всегда привилегии распределяются каскадами, и где переход от одного уровня к другому, предсказать нельзя. Вернулся в купе. Лег на полку.

Количество туфель на полу не совпадало с количеством пассажиров. Четыре пары обуви, включая собственные башмаки, и полок четыре, как положено в купе второго класса — здесь все логично. А пассажиров только двое — он и женщина наверху. А соседи, надо полагать, особенные: подле дамских сапожек высились огромные мужские сапоги, хромовые, блестящие, в каких хаживают русские офицеры.

Пора было гасить свет и спать, и он собрался уже запереть дверь, потянулся к металлической цепочке, однако соседка сверху остановила его, сказала с упреком, что следует подождать двух других обитателей купе. Голос женщины доносился сверху, самой женщины не видел. По словам соседки, попутчики отправились в ресторан сразу же, как только занесли чемоданы в купе и переобулись.

— Не закрывайте дверь. Наши соседи скоро придут, — сказала соседка сверху. Действительно, в купе вошел тощий человек.

Внешность вошедшего была столь примечательна, что барышню за его плечом сразу заметить было