Граница и люди. Воспоминания советских переселенцев Приладожской Карелии и Карельского перешейка - Коллектив авторов

Взаимоотношения переселенцев

План послевоенного освоения Карелии и Карельского перешейка должен был привести к быстрому появлению на этой территории целого ряда новых сообществ. Однако «придуманные» государственными чиновниками сообщества в момент своего появления носили, скажем так, формальный характер. В результате широкомасштабной кампании по вербовке в «новые районы» большинство людей, оказавшихся непос­редственными соседями, даже не были знакомы друг с другом. Освоение на новых землях означало в том числе и адаптацию в новом социальном окружении, создание новой социальной реальности, в которую пере­селенцы могли бы вписать себя и других. В процессе общения мигранты не только узнавали, но и создавали друг друга, пользуясь для этого теми инструментами, которые были в их распоряжении.

Материалы, которые мы поместили в этот раздел сборника, посвя­щены взаимодействию переселенцев друг с другом. В начале вы найдете воспоминания об общем составе послевоенного сообщества. Централь­ную часть раздела составляют рассказы современных жителей друг о друге и о себе. Истории, записанные спустя несколько десятилетий пос­ле приезда на эту территорию наших информантов, способны не столько пролить свет на прошлое этих людей, сколько продемонстрировать ре­зультат их адаптации Несмотря на то что в большинстве случаев эти размышления имеют форму воспоминаний — предлагаются в прошед­шем времени, — они являются примерами существующих сейчас в этом районе стратегий представления «себя» и «других» Во-первых, это стра­тегия «толерантности», как ее можно назвать. В целом характерная для всех современных жителей Карелии и Карельского перешейка, она опре­деляет их стремление подчеркнуть свою принадлежность к широкой ка­тегории «переселенцев» вообще, лояльность ко всем приезжим и неже­лание говорить о различиях между ними. Однако в большинстве случаев стратегия «толерантности» соседствует в рассказах с представлением себя как части более узкой группы — носителей определенных призна­ков и общего названия. Описание собственных отличий, как правило, предполагает апелляцию к различиям окружающих. Приведенные ниже материалы свидетельствуют о довольно пестрой картине местных взаи­моотношений, где в качестве инструмента идентификации используется связь людей с местом рождения или отъезда. «Вологодские», «украинс­кие», «белорусы», «чуваши», «мордва» — термины, которые активно ис­пользуются переселенцами для обозначения друг друга.

Способы само- и взаимоописания оказываются очень стереотипными. С одной стороны, набор признаков, которыми рассказчики наделяют представителей тех или иных групп, повторяется во многих интервью. Описывая «чувашей», наши информанты, как правило, говорят об их отличиях в одежде и языке. Особенности произношения и поведения — в частности, исключительная «драчливость» — оказываются главными признаками «вологодских»[80]. С другой стороны, с помощью тех же са­мых признаков представители мини-сообществ описывают себя сами. «Какая драка без... какая свадьба без драки? — говорят. Это уже воло­годское тоже», — доверительно сообщает нам в беседе уроженка Воло­годской области. Для того чтобы показать взаимозависимость описаний переселенцев, мы разделили их на несколько групп, каждая из которых посвящена тому или иному мини-сообществу, и после «сторонней» ха­рактеристики поместили самоописания.

Несмотря на то, что все переселенцы были советскими гражданами, языковые различия выходцев из разных районов, по всей видимости, были существенными. По воспоминаниям наших информантов, приехавшие большой группой чуваши использовали родной язык, общаясь друг с дру­гом, русский — в общении с окружающими. Часто рассказчики говорят о «непонятности» карельского языка и специфическом произношении «во­логодских». Поскольку языковые различия оказываются одним из основ­ных параметров само- и взаимоидентификации местных жителей, тесно связанным с другими, мы не стали выделять в самостоятельную группу отрывки из интервью, где обсуждаются особенности использования язы­ка, а включили их в общий раздел «Описание различий переселенцев».

Отдельный блок текстов составили высказывания наших информан­тов, где ярче всего проявляется стратегия «толерантности» (№ 242-248). Здесь они говорят о себе как о представителях широкой категории «переселенцев», «равных по бедности» и совершенно «одинаковых». Мы привели отрывки из нескольких бесед, во время которых исследовате­лю, несмотря на целый ряд наводящих вопросов, так и не удалось услы­шать рассказ о различиях между переселенцами, хотя, как показывают приведенные ниже материалы, традиция описания этих различий имеет в регионе устойчивый характер.

Большую группу воспоминаний составили рассказы о так называе­мых местных финнах. Такое определение мы часто использовали в своих вопросах, и, как представляется, оно вполне релевантно для данной тра­диции. Дело в том, что, говоря о разных группах переселенцев, наши информанты часто упоминают или подробно описывают людей, знавших финский язык[81]. Сам вопрос о том, кто были эти люди, далеко не всегда был понятен информантам. В одних случаях нам рассказывали о фин­нах, решивших не покидать свои дома после войны и оставшихся на этой территории, в других — о том, что это финны-ингерманландцы, которые были такими же переселенцами, как и все остальные, но их родным языком был финский. Нередко оба объяснения соседствуют друг с дру­гом в одном интервью.

В этот раздел мы также включили рассказы о местах и поводах обще­ния переселенцев в первые годы после приезда, о брачных предпочтени­ях. Хотя в большинстве случаев наши собеседники подчеркивали лояль­ность ко всем местным жителям, для многих, вероятно, принадлежность потенциального жениха или невесты к той или иной мини-группе могла иметь решающее значение. Здесь же вы найдете несколько личных исто­рий о знакомстве с будущим супругом и последующем браке.

Общий состав переселенческого сообщества

№ 184 [ЗНД, ПФ-18]

И1 А вы когда в сорок четвертом году приехали, много людей здесь было в округе?

С Не было. Всё пусто было. В городе всё пусто Один Винокуров жил, вот, где сейчас Госстрах. Где напротив пожарки — Госстрах — здесь жил Т-ов — фамилия его была.

И2 А он кто был

С Я не знаю, кто он был, Т-ов. Я не знаю, кем он тогда работал. А все дома были пустые, только ветер гулял, окнами хлопал, да дверями. Никого не было.

И1 А когда уже люди стали приезжать сюда?

С А вот, когда война кончилась. Победу мы праздновали в фанер­ном клубе. Фанерный клуб был, где Аурика сейчас. Вы не знаете. Приехали, дак не знаете.

И2 Это место так называется?

С Нет. Там бугорок. Где... прокуратора и следующий дом на этой улице. Где Дом ребенка. Не знаете? Знаете?

И1 Аурика — это название кафе какого-то?

С Это просто здание. <...> Вот. И мы в этом фанерном клубе по­беду праздновали. А кто... Вот, мы, железнодорожники, это, путей­цы, да движенцы, вот, дежурные по станции. И, там, жены ихние. И дети. И мы строем со станции пришли в этот клуб. Ну, и воен­ные еще с Первого, со Второго городка пришли. И, вот, празднова­ли победу. Но мы ничего