Призраки прошлого. Структурная диссоциация и терапия последствий хронической психической травмы - Онно Ван дер Харт

2001). Наши восприятия и мыслительные операции воплощены в сфере телесного, то есть укоренены в телесном взаимодействии с миром, и зеркальные нейроны играют в этом процессе важную роль (Garbarini & Adenzato, 2004; Smith & Gasser, 2005; Wilson, 2001, 2002). Эту догадку когда-то высказал Жане (Janet, 1935a), отмечавший, что восприятие не только стимулирует непосредственную реакцию на ситуацию, но и включает оценку возможных будущих актов восприятия. Например, когда пациенту кажется, что терапевт сердится, он также представляет себе, как сердитый терапевт может повести себя дальше, например, воображает себе крики или нападение со стороны терапевта. Дальше пациент реагирует на этот прогноз своим поведением, например, впадает в состояние оцепенения. Все это совершается за тысячные доли секунды.

Невозможно отделить ментальные действия от поведения во внешнем мире. Это синергичные партнеры, взаимодействующие друг с другом на пути достижения адаптации. Ментальные действия восприятия, а также и телесные и аффективные ощущения, мыслительные операции и поведенческие действия протекают не изолированно, они составляют единую систему, находятся в отношениях взаимной зависимости и информационного взаимообмена (Barkow et al., 1992; Buss, 2004; Hurley, 1998). Такой «контур» обратной связи обозначается как динамический перцептивно-моторный цикл действия (Arbib, 1981; Fuster, 2003; Hurley, 1998). Перцептивно-моторные циклы действия должны обладать организацией и направленностью, иначе они будут представлять собой хаотический набор ментальных и поведенческих действий (Edelman & Tononi, 2000). На самом деле, внутренняя согласованность циклов действий определяется целями, которые вырабатываются в недрах систем действий. Важным элементом циклов действия также является процедура оценки степени достижения цели. Наши цели, независимо от того, идет ли речь об общении с другими людьми, игре, отдыхе, работе, решении проблем, поиске безопасности, – во многом зависят от систем действий, активных в тот или иной момент времени. Другими словами, конкретные перцептивно-моторные циклы действия (то, что мы воспринимаем, думаем, чувствуем и делаем) организованы и ограничены системами действий, частью которых они являются.

Состояние пациентов, переживших травму, их диссоциативные части и взаимодействия между ними, можно рассматривать с точки зрения этих циклов и их целей. Поскольку для некоторых диссоциативных частей может быть блокирован или частично ограничен доступ, по крайней мере, к некоторым восприятиям и целям, принадлежащим личности индивида до диссоциации, то использование перцептивно-моторных циклов, принадлежащих сфере определенной диссоциированной части, может оказаться неадекватным в той или иной конкретной ситуации. Например, вряд ли диссоциативная часть, ограниченная системой защиты и соотвествующими перцептивно-моторными циклами, сможет проявить в сложной социальной ситуации точность восприятия и гибкость во взаимодействии с другими людьми. Скорее всего, какие-то стимулы она истолкует как угрозу и поведет себя соответствующим образом.

Степень адаптивности какого-либо поведенческого действия в целом зависит от того, насколько точным будет прогноз результата действия, за построение которого отвечает соотвествующее ментальное действие. Например, пациент может ожидать, что за обменом крепким рукопожатием с терапевтом последует чувство надежного контакта с терапевтом. Через рукопожатие мы получаем много информации, которая соотносится с идеей контакта: то, как мы подходим для рукопожатия, его длительность и сила, сочетание с контактом глаз и др. Мы должны оценивать (одно ментальное действие) свои поведенческие действия по мере того, как они разворачиваются, чтобы сравнить (другое ментальное действие) его результаты с целью (Carver & Scheier, 2000; Hurley, 1998).

Дезадаптивные действия жертв травмы часто связаны с неточным или даже вовсе ошибочным прогнозом в отношении собственных действий и действий других людей. В зависимости от взаимодействия восприятия, аффекта, мыслительных операций и телесных движений один пациент (или диссоциативная часть личности) может посчитать рукопожатие ободряющим и поддерживающим, тогда как другой (или другая часть) найдет его пугающим и отдернет руку, а еще кому-нибудь (другой части) вообще покажется, что терапевт на самом деле брезгует рукопожатием с такой грязной и отталкивающей персоной (то есть с другой частью личности).

ИНТЕГРАЦИЯ И ЦЕЛИ ДЕЙСТВИЙ

Наши биопсихосоциальные цели варьируют от наиболее базисных (таких как потребности в пище, отдыхе, безопасности) до экзистенциальных и утонченных (таких как стремление улучшить качество отношений, искать духовный смысл, приносить пользу и соблюдать этические нормы). Видимо, можно утверждать, что цели человека определены базисными системами действий, в ведении которых находится активность в повседневной жизни и защитное поведение, а также отношениями высшего порядка между разными системами действий. Эти системы и межсистемные отношения высшего порядка, которые создаются нами, помогают нам ставить адаптивные цели (например, избегать того, что отталкивает нас, и стремиться к полезному, к тому, что привлекает). Цели часто соотносятся с ценностными ориентирами систем действий (например, что является привлекательным, хорошим, важным). Иерархия ценностей помогает нам ориентироваться и настраивать наши действия в соответствии с теми значениями, которые приобретают изменения, проиходящие вовне и внутри нас. Системы действий, таким образом, во многом определяют, что и как мы воспринимаем, отвергаем, чувствуем, ценим, думаем и делаем, то есть что мы сознательно или неосознанно интегрируем. Перед человеком, пережившим травму, стоит задача вновь научиться интегрировать точные восприятия текущей ситуации с соответствующими системами действий и их целями.

Проблемы с целеполаганием у жертв травмы

Как отмечалось выше, согласно первому принципу теории структурной диссоциации, при хронической травме человек пытается адаптироваться к своему внутреннему и внешнему миру, но его психический уровень и ресурсы не всегда достаточны для адаптивных действий. Тогда в качестве компенсации индивид прибегает к замещающим ментальным и поведенческим тенденциям к действию (Janet, 1919/1925, 1928b). Недостаток интеграции у людей, переживших травму, существенно ограничивает их возможности достижения целей, круг целей, к достижению которых они могли бы стремиться в определенной ситуации, а также снижает вероятность адаптивных действий, направленных на достижение поставленных целей.

Когда во время терапевтической сессии Эли, 54-летняя женщина с диагнозом НДР, заметила признаки недовольства у своего терапевта, обнаружившего вдруг, что кто-то (это была не Эли) без спроса взял его любимую авторучку, она подумала, что терапевт злится на нее. Для ВНЛ Эли были понятны объяснения терапевтом причин его недовольства, не связанного с ней. Однако вскоре проявилась испуганная АЛ Эли. Хотя эта часть ее личности смогла точно определить эмоциональное состояние терапевта, поняв, что тот рассержен, ее интерпретация гнева терапевта как угрозы нападения, основанная на опыте отношений с отцом, который был склонен к насилию, была ошибочна. В конечном счете, реакцией АЛ на рассерженного терапевта было состояние оцепенения. Круг воспоминаний, доступных для АЛ Эли, был ограничен лишь фактами физического насилия со стороны отца, что и оказывало решающее влияние на ее восприятие, чувства, мыслительные операции, движения тела и цели. Кроме того, синтезу этой АЛ были доступны лишь краткосрочные выгоды ее действий, то есть немедленное удовлетворение потребности в безопасности, но не цена, которую