Один день в Древних Афинах. 24 часа из жизни людей, живших там - Филипп Матисзак

Шестой час ночи (23:00–00:00)

Танцовщица пылает страстью

Ариадна делает упражнения на растяжку в саду, пока ее грациозный возлюбленный Деметрий повторяет ряд сложных движений, закрыв глаза и танцуя под музыку, которую слышит лишь он. Тиха, флейтистка, молча поглядывает на ноты: играть она будет позже, а пока труппа не хочет мешать обедающим гостям.

Их антрепренер, известный всем – после стольких лет, видимо, даже себе самому – под прозвищем «Сиракузянин», высовывается из-за двери.

– Они убирают столы! – шепчет он. – Будьте готовы!

Ариадна и ее товарищи развлекают гостей сегодняшнего симпосия. Это очень солидное мероприятие, и, как следствие, артистам хорошо платят. Сиракузянин уже успел коротко описать им присутствующих. Хозяин – влиятельнейший афинский политик по имени Каллий. Гости – успешный атлет Автолик, философ Сократ, сын политика Никия Никерат и аристократ Агафон с двумя друзьями. Также приглашены три гетеры, одна из которых уже потребовала принести вина покрепче.

Услышав о количестве гетер, флейтистка морщится. Если симпосий перерастет в полномасштабную оргию, – а такое происходит нередко – девушек на всех не хватит (разве что двум мужчинам не захочется провести время друг с другом). В противном случае флейтистке придется присоединиться: конечно, за это ее потом щедро отблагодарят, но все же она предпочла бы провести остаток ночи иначе. Она считает себя музыкантом – причем очень хорошим! – а вовсе не куртизанкой.

– Не переживай! – успокаивает ее Сиракузянин. – Обычно в таких случаях гетеры стараются сильно не пьянеть, пока кто-нибудь из гостей не отключится. А сейчас приготовьтесь – они поют гимн!

Вторая часть симпосия по традиции начинается с возлияния и гимна в честь богов. Только после этого приступают к настоящей попойке. В конце концов, слово «симпосий» буквально значит «совместная попойка».

Пение прекращается, и артисты входят в андрон – мужскую половину дома. Здесь антрепренер представляет их гостям:

– Вот наша флейтистка, превосходно владеющая своим инструментом! Следующая – танцовщица, достигшая в своем искусстве высшего мастерства! И наконец – танцор, цветущий юноша, с которым никто не сравнится в грациозности!

Тиха передает Ариадне обручи, которыми та будет жонглировать. Неожиданно раздается оглушительный стук в дверь. Хмурясь, Каллий посылает слуг проверить, кто явился:

– Если кто-то из друзей, пустите. А если нет – скажите, что мы уже не пьем!

Через несколько минут из внутреннего дворика доносится пьяный голос:

– Где Агафон? Ведите меня к Агафону!

И наконец в комнату вваливается Алкивиад, поддерживаемый двумя слугами хозяина.

– Здравствуйте, друзья! – говорит он, показавшись в дверном проеме. – Примете ли вы в собутыльники очень пьяного человека? Дайте хоть увенчать Агафона, ведь я ради этого и явился! Вот, я сниму эти ленты со своей головы и украшу ими голову самого, так сказать, мудрого и красивого! Вы смеетесь, потому что я пьян? Ну что ж, смейтесь, я и так прекрасно знаю, что я прав! Но скажите сразу, мне входить или лучше не надо? Будете вы пить со мной или нет?

Все наперебой приглашают Алкивиада к ним присоединиться, и он немедленно берет дело в свои руки.

– Эх, друзья, да вы чересчур трезвы! Это не годится! Такой уж у нас теперь уговор – пить вместе! Значит, я буду распорядителем пира, пока вы как следует не напьетесь. Ну-ка, принесите чашу побольше! Нет, лучше ты, мальчик, тащи-ка сюда вон ту холодильную чашу!

В холодильную чашу обычно наливают студеную воду, чтобы разбавлять и охлаждать вино, которое пьют гости. Теперь ее саму наполняют вином – получается солидная порция, которую Алкивиад тут же выпивает залпом.

Заметно покачиваясь, он снова приказывает рабу:

– Наполни-ка ее еще раз – для Сократа! Впрочем, вы увидите, друзья, что Сократу затея моя нипочем. Он выпьет, сколько ему ни прикажешь, и не опьянеет ни чуточки!

Сократ молча осушает ту же чашу.

Наконец Ариадна может приступить к представлению. Тиха играет нарочито ритмично, чтобы и танцовщице легче было держать ритм. Мужчины, все бывалые воины, узнают популярную походную песню и с удовольствием напевают ее. Деметрий подает Ариадне еще три обруча в дополнение к шести, которыми она жонглирует, подбрасывая их почти до стропил. Для пущей зрелищности она бросает их так, чтобы они вертелись, и при этом продолжает танцевать, рассчитывая, на какую высоту бросать, чтобы схватить точно в такт.

Довольные зрители ревут от восторга, но Ариадна настолько сосредоточена на танце, что почти не замечает их реакции. Она подбрасывает очередной обруч чуть выше и не глядя ловит еще один. Десять обручей – и начинаются аплодисменты. Выше… еще выше… до тех пор, пока один из обручей не ударится о потолок. Не переставая танцевать, Ариадна дважды кивает Деметрию, давая ему понять, что осилит еще два обруча.

Элегантный наряд арфистки свидетельствует о том, что ей хорошо платят за выступления [95]

Сделать танцевальное движение, поймать, подбросить. Поймать последний обруч, подбросить его, сделать движение, подбросить другой – теперь жонглировать приходится двенадцатью обручами, и Ариадна начинает выбиваться из ритма. Поэтому она принимается отбрасывать падающие обручи в сторону, а Деметрий ловит их и кладет на стоящий рядом стол. Теперь уже Тиха подстраивается под изменившийся ритм Ариадны и прекращает играть, как только последний обруч оказывается на столе. Тяжело дыша, Ариадна кланяется зрителям.

Сократ аплодирует громче всех – правда, для этого ему приходится аккуратно освободить руку, которую дремлющий Алкивиад использует в качестве подушки.

– Друзья мои, – говорит философ, – то, что делает эта девушка, как, впрочем, и многое другое, показывает, что женская природа ничуть не хуже мужской. Девушкам не хватает лишь силы и – в молодом возрасте – мудрости. Поэтому, если у вас есть жены, смело учите их всему, чему можете, чтобы из них выходили достойные спутницы.

Один из его собутыльников задает очевидный вопрос:

– Если таково твое мнение, Сократ, тогда почему ты не воспитываешь свою собственную жену? Кажется, ты позволяешь своей Желтой лошади оставаться такой дикой и необузданной, что среди жен равных ей в этом нет, да, наверное, и не будет!

– Что ж, – отвечает