Кто эта женщина? - Юлия Александровна Лавряшина

Лариса позвала Киру с порога, но никто не откликнулся. Тогда они с Антоном быстро обошли все комнаты, даже заглянули в котельную и кладовую, но Киры не было нигде. Войдя в спальню, Антон остановился возле постели, оставшейся неубранной, и Ларисе показалось, будто он сейчас порвет на клочки простыни, так яростно раздулись его ноздри. В глаза ему она побоялась взглянуть, но не сомневалась, что они покраснели от полопавшихся сосудов.

– Пойдем, – тихо позвала она сына. – Ее здесь нет.

– Ее нет нигде, – глухо отозвался Антон. – Я потерял ее. Я это чувствую.

Лариса одернула его с нарочитой грубостью:

– Перестань молоть чушь! А я вот чувствую, что Кира жива-здорова. Просто никого из нас видеть не хочет. Согласись, ее можно понять.

– Согласиться? – переспросил Антон, не глядя на мать. – С чем? С тем, что моя мать спит с моим братом? И девушка, которую я люблю, тоже? Или с чем, мама? С тем, что я – убогий инвалид, которому просто нет места в этом чертовом мире?

Ларисина рука потянулась к его плечу – и отдернулась, Антон наверняка оттолкнул бы ее. Лучше не доводить до такого… Матери не должны заводить детей в точку невозврата.

Она убежденно проговорила:

– Ты самый лучший парень в этом мире.

– Это я-то лучший?! – У него вырвался злой смешок. – А ты знаешь, как я впервые увидел Киру? Ее едва не сбила машина, которую я пытался разбить.

– В каком смысле? – пролепетала Лариса.

Теперь она видела его глаза. Холодные, злые.

– Ночами я иногда выхожу на перекрестки и пугаю автомобилистов. Ты не знала?

– Пугаешь? Как?

– Просто встаю у них на пути. Многие любят погонять в темноте… Но когда перед ними на дороге возникает Черный Человек, некоторые пугаются и сворачивают в сторону. Кое-кто разбивается. Но туда им и дорога…

– Что ты несешь…

– Это правда, мама. Кира оказалась на пути машины, которую я заставил свернуть на аллею. Я не заметил ее, а то, конечно, не сделал бы этого… Кира уже тогда чуть не погибла из-за меня! И снова оказалась возле нашего музея. Чертов велосипед… Мы не спасли ее тогда, мама. Мы добили ее. Потому что она куда лучше нас. Таким не место в нашем мире. Красивым, добрым, чистым…

Еще за секунду до того, как сын замолчал, Лариса догадалась, что сейчас он зарыдает. Мешать не стала – ему необходимо было выплакать свое горе. Да и ей хотелось остаться одной, чтобы попытаться хотя бы наспех осмыслить услышанное.

Спустившись вниз, Лариса села у кухонного стола, откуда была видна входная дверь, чтобы не упустить Антона, если ему вздумается сбежать без нее. «Мой сын – преступник», – сказала она себе и не ужаснулась. Кем бы ни был Антон, он все равно оставался ее сыном. Конечно, потом они еще поговорят о его безумных ночных вылазках, и Лариса знала, что сделает все, лишь бы этого больше не происходило.

У нее все сильнее ломило во лбу, и она ожесточенно потерла его. Это та же зависимость от адреналина дала о себе знать? Когда-то она погнала Антона в горы. Теперь на перекресток… Что за дикая страсть к острым ощущениям? Или он вообразил, будто таким образом наводит в городе порядок? Наказывает лихачей? Благородный рыцарь ночи… Какая чушь!

Но сейчас у Ларисы не было желания упрекать его, даже мысленно, в чем бы то ни было. Ее мальчику требовалась поддержка, потому что его срубили под корень. И только у матери достанет сил пересадить его на новую почву и терпеливо вливать в него собственные силы, чтобы Антон вернулся к жизни. Это удалось ей, когда он лишился ноги. Удастся и теперь, когда он лишился любви…

Меньше всего ее сейчас заботил Илья, хотя еще час назад все в ее душе пело от восторга. Казалось, юность вернулась к ней вместе с любовью этого невероятного парня, которого она никогда не воспринимала как племянника. Он входил в ближний круг – и только-то… Правда, раньше она старалась не думать, почему ей так трудно отвести взгляд от его лица. А иногда в присутствии Ильи у нее путались мысли… Но – не более того. Могло стать – более. Но Лариса не позволяла себе этого.

До сегодняшнего дня, когда ее закрутило смерчем эмоций и унесло в иной мир, где разрешалось все, если дарило счастье. Кажется, никогда прежде Лариса и не была по-женски так счастлива… Материнское счастье узнала, когда родился Антошка, и до сих пор помнилось, как она летала с коляской по городу, желая со всеми поделиться радостью. У кого еще есть такой чудный мальчик? Да ни у кого нет!

Если бы в то время существовали социальные сети, Лариса без боязни выкладывала бы младенческие снимки Антошки, как делала сейчас одна знакомая по «Фейсбуку», упивающаяся поздним материнством. И никто не крутил у виска: зачем – сглазят же?! Ларисиных сил тоже хватило бы, чтоб окружить малыша защитным экраном, напитанным ее энергетикой. Что может быть прочнее материнской любви?

«Я подвела его. – Она кусала губы, чтобы тоже не разреветься в голос, чего не позволяла себе вот уже много лет. – Нам же было так хорошо вдвоем… Я попыталась ухватить иллюзию и лишилась почвы под ногами. Грех – вот за что я наказана. Веками же твердят о невозможности построить счастье на чужом несчастье! Но каждый надеется, будто его это не коснется… И я туда же. И на старуху бывает проруха…»

Было понятно, что именно боязнь почувствовать себя старухой подтолкнула ее к Илье. Захотелось кожей впитать его молодость, подзарядиться не увядшей еще красотой. А получилось – выставила себя на посмешище, как все эти популярные дивы, пьющие кровь молодых любовников ради бессмертия. Правда, пока всем вокруг нее было не до смеха, но если б Кира не пропала, ситуация могла показаться Антону потешной. Что может быть непригляднее, чем роль комической старухи?!

Лариса нехотя возразила себе: «Ну, почему же? Лучше уж быть смешной, чем лютой… Смех здоровее ненависти». И поморщилась: все одинаково противно. Сама мысль о старости противна. Конечно, сейчас, когда временные границы заметно сдвинулись и шестидесятилетние женщины причисляли себя к среднему возрасту, Ларисе было рано пугаться дряхлости. И эти мысли родились единственно от желания отхлестать себя плетьми… Но удержаться от самобичевания было непросто, и Лариса с наслаждением причиняла себе боль. Как будто это могло как-то облегчить страдания сына…

– Только не казни себя, – услышала она его голос и очнулась.

Глядя на мать с верхней ступеньки лестницы, Антон покачал головой:

– Не бойся, никаких больше истерик. Я во всем виноват. Не надо было уступать Илье. Я должен был биться за нее…

У