Спросите Сталина. Честный разговор о важном сегодня - Игорь Станиславович Прокопенко

генерал-майора Харады, состоявшейся 1 июля 1931 года. Генерал был командирован в Европу японским Генштабом с особыми заданиями, связанными с подготовкой к выступлению Японии в Маньчжурии, и ехал транссибирским экспрессом Владивосток – Москва.

Рис. 157.

Записка ОГПУ о японских документах, касающихся войны с СССР от 19 декабря 1931 г.

РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 11. Д. 185. Л. l–9. Подлинник. Машинопись.

Первый документ – это резюме японского посла Хироты по поводу необходимости начать войну с СССР, переданное в японский Генеральный штаб.

Читаем.

«Посол Хирота просит передать его мнение начальнику Генштаба Японии относительно государственной политики Японии:

"По вопросу о том, следует ли Японии начать войну с Советским Союзом, считаю необходимым, чтобы Япония стала на путь твердой политики в отношении Советского Союза, будучи готовой начать войну в любой момент.

Кардинальная цель этой войны должна заключаться не столько в предохранении Японии от коммунизма, сколько в завладении Сов. Дальним Востоком и Восточной Сибирью"».

Вот и ответ на вопрос, была ли интервенция фантазией Сталина, надуманным поводом обвинить участников процесса Промпартии в измене, или опасность интервенции против Советской России действительно существовала.

Теперь читаем второй документ из этой папки – доклад японского военного атташе Касахары, направленный в Генеральный штаб и высшему руководству страны.

Это краткое описание внутреннего и внешнего положения Советского Союза. Анализируя проблемы Советской России во взаимоотношениях с европейскими странами, Касахара считает, что стоит предложить ей за небольшую цену продать Дальний Восток. В случае, если Москва откажется, – его оккупировать. А процесс захвата территории СССР координировать с захватом части советских территорий Польшей и Румынией. Читаем документ.

«Настоящий момент является исключительно благоприятным для того, чтобы наша Империя приступила к разрешению проблемы Дальнего Востока. Западные государства, граничащие с СССР (Польша, Румыния), имеют возможность сейчас выступить согласованно с нами, но эта возможность постепенно будет ослабевать с каждым годом.

Если мы сейчас, проникнутые готовностью воевать, приступим к разрешению проблемы Дальнего Востока, то мы сможем добиться поставленных целей, не открывая войны. Если же, паче чаяния, возникнет война, то она не представит для нас затруднений».

Видите, как просто японские военные рассуждают о захвате советских территорий. Для японцев этот вопрос практически решен. Правда, есть нюанс. В своем документе японский военный атташе Касахара указывает на то, что решить проблему Дальнего Востока необходимо как можно скорее. Индустриализация увеличивает возможности Советской России как в модернизации обороны Дальнего Востока, так и во взаимоотношениях с враждебными ему западными странами. Он считает, что с увеличением экономической мощи Советского Союза будут сокращаться возможности давления на него со стороны Запада и стран-лимитрофов. То есть со временем, делает вывод японский военный атташе, СССР будет достаточно силен, чтобы блокировать попытки Японии оккупировать советский Дальний Восток. Читаем первый абзац этого доклада:

«СССР в настоящий момент энергично проводит пятилетний план строительства социализма. Этот план ляжет в основу грядущего развития Советского государства. Центральное место в этом плане занимает тяжелая индустрия, в особенности те отрасли промышленности, которые связаны с увеличением обороноспособности страны…»

Как видим, японская разведка хорошо осведомлена о том, что происходит в СССР, потому и торопит свое руководство с решением вопроса отторжения Дальнего Востока.

Однако прямая угроза интервенции, как мы убедились из письма, существовала и в европейской части. Нападение на Советский Союз планировалось на конец лета 1929 года или, самое позднее, на лето 1930 года. Согласно опубликованным документам, в нападении на СССР должны были участвовать Польша, Румыния, Финляндия. Франция готова была предоставить своих военных инструкторов и, возможно, авиацию. В интервенции предполагалось также задействовать британский военно-морской флот.

План был таков: Польша и Румыния вместе с белогвардейскими армиями под командованием Врангеля и Краснова численностью более 100 тысяч человек должны были прорваться к Донбассу и Дону, лишив Центральную Россию поставок угля и топлива, а также привлечь на свою сторону недовольных коллективизацией крестьян Дона и Южной России, жителей Северного Кавказа. Британский флот собирался поддерживать операции в Черном море и Финском заливе. Нападение должно было совершиться без официального объявления войны.

Считалось, что под таким давлением Красная Армия быстро развалится и падение советского режима будет делом нескольких дней. Из документов известно, что к 1930 году СССР должен был потерять КВЖД[88], должна была закончиться переброска двадцати дивизий японской армии, которые вместе с китайской армией собирались напасть на Приморье. В это же время СССР должен был потерять Среднюю Азию. И это была только часть планов в отношении СССР.

Вот и ответ на вопрос, была ли интервенция придумана Сталиным, чтобы обвинения против советской элиты выглядели более убедительными. Как мы видим, угроза была абсолютно реальной.

И вот сейчас тот случай, чтобы по ходу задать еще один важный вопрос, который время от времени всплывает по поводу планов Сталина о «мировом господстве».

Считали ли иностранные правительства перевооружение Красной Армии доказательством того, что Сталин вынашивал планы внешней агрессии?

В качестве ответа на этот вопрос приведем выдержку из письма уже упомянутого японского генерала Касахары:

«В принципе СССР вовсе не агрессивен. Вооруженные силы организуются исходя из принципа самозащиты. Советский Союз питает страх перед интервенцией. Рассуждения о том, что постоянное прокламирование внешней угрозы является одной из мер внутренней политики, имеющей целью отвлечь внимание населения, вполне резонны, но все же основным стимулом в деле развития вооруженных сил СССР является страх перед интервенцией».

Эта выдержка из секретного донесения японского генерала дает убедительный ответ на вопрос, почему Сталин педалирует тему интервенции. Сталин, конечно, использует ее во «внутрисоветской повестке», как тонко подметил японский атташе. Но при этом считает интервенцию главной угрозой стране и, как видим, совершенно обоснованно.

Кстати, любопытна реакция Сталина на это письмо. Когда ему положили на стол его текст, Сталин подчеркнул слова о «координации усилий в давлении на СССР между Японией и Польшей и Румынией», а также слова о необходимости «принудить СССР продать территорию Дальнего Востока». Поверх этого текста Сталин своей рукой приписал буквально следующее:

«Значит, мы до того запуганы интервенцией, что сглотнем всякое издевательство?» (лист 7).

Становится понятно, что, отдавая должное серьезности проблемы внешней агрессии, Сталин опасался предательства внутри страны. Дело в том, что перехваченные документы о планах иностранных правительств совершить интервенцию содержали мысль о том, что важнейшим фактором ее успеха должна стать «поддержка планов интервенции внутри страны».

Именно