Спросите Сталина. Честный разговор о важном сегодня - Игорь Станиславович Прокопенко

доклад Менжинского Сталину? О том, что экономист Кондратьев уже арестован и ему задают вопросы о некой «военной организации» бывших колчаковцев, которые планировали «дворцовый переворот», в результате которого, по версии следствия, предполагалось сформировать правительство, в котором Кондратьев должен был стать премьером, а Юровский – министром финансов.

Как видно из письма, Кондратьев ни в чем не признается. Очевидно, что с бывшими колчаковцами Буровым и Коллеговым следователи уже «поработали», поэтому вся эта история пересказывается Сталину как бы с их слов. Очевидно также, что допросы Кондратьева пока проводятся без насилия, поэтому Кондратьев не подтверждает ни информацию о военной организации, ни о дворцовом перевороте, ни о своем гипотетическом премьерстве после.

Отдельный интерес в письме представляет упоминание профессора Рамзина, в отношении которого Менжинский намекает на то, что все подозреваемые могли иметь некие политические контакты с «заграницей».

Тон письма указывает на то, что Менжинский явно ждет от Сталина дальнейших указаний. А теперь обращаемся к ответу Сталина. Читаем:

«…Показания Рамзина очень интересны. По-моему, самое интересное в его показаниях – это вопрос об интервенции вообще, и особенно вопрос о сроке инт[ервен]ции. Выходит, что предполагали инт[ервен]цию в 1930 г., но отложили на 1931 или даже на 1932 г.».

Итак, судя по письму, пока главный источник информации по поводу «заговора» – только профессор Рамзин, который в своих показаниях признался, что Промпартия имела контакты с зарубежными центрами, а они планировали интервенцию против Советской России. Запомним! С этого момента показания об интервенции для Сталина становятся ключевым моментом процесса.

Однако читаем письмо Сталина дальше. Сталин напрямую ставит задачу следствию, фактически вручную конструируя этот процесс. Мы убедимся в этом прямо сейчас. Читаем дальше:

«Отсюда мои предложения.

а) Сделать одним из самых важных узловых пунктов новых (будущих) показаний верхушки ТКП, Промпартии, и особенно РАМЗИНА, вопрос об инт[ервен]ции и сроке инт[ервен]ции (1. Почему отложили инт[ервен]цию в 1930 г.? 2. Не потому ли, что Польша еще не готова? 3. Может быть потому, что Румыния не готова? 4. Может быть потому, что лимитрофы[87] еще не сомкнулись с Польшей? 5. Почему отложили инт[ервен]цию на 1931 г.? 6. Почему «могут» отложить на 1932 г.? 7. И т. д. и т. п.).

б) Привлечь к делу ЛАРИЧЕВА и других членов ЦК Промпартии и допросить их строжайше о том же, дав им прочесть показания РАМЗИНА.

в) Строжайше допросить ГРОМАНА, который по показанию РАМЗИНА, заявил как-то в “Объединенном центре”, что “инт[ервен]ция отложена на 1932 г.”.

г) Провести сквозь строй гг. КОНДРАТЬЕВА, ЮРОВСКОГО, ЧАЯНОВА и т. д., хитро увиливающих от “тенденции к интервенции”, но являющихся (бесспорно!) интервенционистами, и строжайше допросить их о сроках инт[ервен]ции (КОНДРАТЬЕВ, ЮРОВСКИЙ И ЧАЯНОВ должны знать об этом так же, как знает об этом МИЛЮКОВ, к которому они ездили на беседу).

Если показания РАМЗИНА получат подтверждение и конкретизацию в показаниях других обвиняемых (ГРОМАН, ЛАРИЧЕВ, КОНДРАТЬЕВ и К° и т. д.), то это будет серьезным успехом ОГПУ, так как полученный таким образом материал сделаем в той или иной форме достоянием секций КИ и рабочих всех стран, поведем широчайшую кампанию против интервенционистов и добьемся того, что парализуем, подорвем попытки к интервенции на ближайшие 1–2 года, что для нас немаловажно.

Понятно?

Привет!

И. Сталин».

Надпись на конверте: «ОГПУ. Т. Менжинскому. Только лично. От Сталина».

Что можно сказать после прочтения этого письма? Складывается ощущение, будто с работающего двигателя сняли кожух, и мы видим, как ходят ходуном взад-вперед поршни, жужжат шестеренки, шипят раскаленные патрубки… Мы видим механизм организации уголовного процесса и то, как Сталин им управляет. Причем вручную. Обратите внимание на то, как он конструирует дело.

• Во-первых, Сталин сразу определяет главный тезис процесса. И это – не «дворцовый переворот», который подсовывает ему Менжинский. Главным тезисом будущего процесса Сталин определяет «интервенцию». То есть внешнюю агрессию. Сегодняшние политтехнологи знают, что этот тезис имеет абсолютную отдачу. Можно не любить действующую власть, но нельзя не любить Родину. Отчество в опасности! Точка.

• Во-вторых, определив главный тезис, Сталин ставит конкретную задачу: получить доказательства подготовки интервенции, то есть, получить нужные признания. Видите? Сталин так и пишет: «Сделать одним из самых важных узловых пунктов новых (будущих) показаний верхушки… «Промпартии»… вопрос об интервенции».

• В-третьих, для Сталина нет мелочей, поэтому он максимально подробно прописывает нюансы. Ему недостаточно просто признания самого факта интервенции. Он создает для этой конструкции глубину, материализуя тезис интервенции живыми подробностями, поэтому тут же прописывает многочисленные вопросы:

• Почему отложили интервенцию в 1930 году?

• Не потому ли, что Польша еще не готова?

• Может быть, потому что Румыния не готова?

• Может быть, потому что лимитрофы еще не сомкнулись с Польшей?

То есть, чтобы достичь максимального эффекта достоверности тезиса об иностранной интервенции, обвиняемых нужно заставить не просто признаться в том, что они ее готовили, а ответить на технические вопросы: почему отложили интервенцию, кто ее отложил?

Намотанные в один клубок Польша, Румыния, другие лимитрофы, гипотетические даты будущей агрессии – все это должно было превратить тезис об интервенции в факт, который уже не потребует доказательств.

• В-четвертых, Сталин ставит конкретную задачу: кого, по какому вопросу допросить. Как допрашивать, чтобы признались. Отсюда и фраза, с которой мы начали разбор этого процесса:

«…Провести сквозь строй Кондратьева, Юровского Чаянова…».

• В-пятых, процесс, который Сталин буквально лепит собственными руками – это больше чем устранение элиты, которая перестала представлять ценность для решения новых экономических задач. Он превращает процесс в фактор международной политики. Читаем:

«…полученный таким образом материал сделаем в той или иной форме достоянием секций КИ и рабочих всех стран, поведем широчайшую кампанию против интервенционистов и добьемся того, что парализуем, подорвем попытки к интервенции на ближайшие 1–2 года, что для нас немаловажно.

Понятно?»

Вот теперь действительно становится понятен истинный масштаб задач, которые Сталин собирался решить процессом Промпартии. Оцените ШИРОТУ конструкции: решая внутренние задачи, Сталин одновременно создает и возможность поднять этим процессом волну международной поддержки Советской России против готовящейся интервенции.

Кажется, теперь все встало на свои места. Чтобы обвинения против не устраивавшей его части советской элиты вызвали в народе максимальную ненависть, Сталин «шьет ей дело» об измене Родине, о том, что она якобы готовили интервенцию.

И вот теперь по поводу самой возможной интервенции. Была ли она выдумкой Сталина?

Интервенция – это прием, который Сталин придумал, чтобы оправдать репрессии против членов промпартии, или опасность действительно существовала?

Ответ на этот вопрос мы дадим, опираясь уже не на показания членов Промпартии, полученные, возможно, под пытками, а из недавно рассекреченных документов.

Вот два из них, отпечатанные после встречи посла Японии в Москве Хироты, военного атташе подполковника Касахары, и