Спросите Сталина. Честный разговор о важном сегодня - Игорь Станиславович Прокопенко

поэтому процессами против части советской элиты, которая могла поддержать внешнюю агрессию, Сталин управляет лично.

Верил ли Сталин в виновность тех, против кого были выдвинуты обвинения в поддержке интервенции?

Сталинская переписка свидетельствует о том, что верил. Свято верил в то, что они либо уже предатели, либо, сложись обстоятельства, обязательно предадут. Почему он так думал? Потому что в этот период Сталин относился к советской элите с той же категоричностью, что и к белогвардейцам во время Гражданской войны.

В ноябре 1937 года заведующий отделом печати и издательства ЦК ВКП(б) Л. Мехлис направляет Сталину записку «О положении в ОГИЗе, как отдел печати туда посылал врагов».

ОГИЗ – это Объединение государственных книжно-журнальных издательств, которое занималось выпуском всех книг и журналов в стране. Они выпускали учебники, художественную, специальную, техническую литературу. Этот самый ОГИЗ и стал объектом пристального внимания со стороны Мехлиса.

Что важно понять: Мехлис в этот период к «органам» не имел никакого отношения, он – зав. отделом ЦК. Должность сугубо гражданская. Однако о врагах среди издателей сообщает Сталину именно он.

Вот что пишет Мехлис в своей записке:

«…Только сейчас начинает во всех подробностях выясняться картина вопиющих преступлений Таля и его сподвижников, засылавших в ОГИЗ врагов народа, троцкистских и прочих шпионов…»[89]

Борис Маркович Таль (Криштал), которого Мехлис в записке Сталину обвиняет в контрреволюции, – предшественник Мехлиса на посту зав. отделом печати, участник Гражданской войны, доктор экономических наук. Именно Таль был переводчиком на встрече Сталина с немецким писателем Лионом Фейхтвангером. Борис Маркович Таль был расстрелян через год после роковой записки Мехлиса. Механизм обвинения и доведения дела до суда и высшей меры аналогичен тому, по которому велось дело Промпартии, с той только разницей, что Сталин не писал конспект будущего дела вредителей из ОГИЗа. По сталинским лекалам это делали уже сами соответствующие органы. То есть дело Промпартии с целью лишить будущих интервентов возможных союзников внутри СССР – крупное, но не единственное в решении этой задачи. «Профилактические» аресты проводились и в других ведомствах.

В случае с расстрелом ОГИЗовского начальника Бориса Таля картина будет неполной, если не сказать о том, что сам Таль был одним из тех, кто и придумал борьбу с врагами в литературе. Именно он еще в 1923 году в журнале «На посту» написал статью с многозначительным названием «Поэтическая контрреволюция в стихах Максимилиана Волошина». Так с легкой руки Таля была запущена череда публичных доносов в партийной прессе на писателей и поэтов. Спустя 15 лет сам Борис Таль падет жертвой доноса.

Однако вернемся к письму Мехлиса по поводу того, что в ОГИЗе, учреждении, ведающем издательством книг, есть враги. Какова реакция Сталина на записку? Он переправляет ее Ежову с убийственной резолюцией, написанной от руки:

«Нужно переарестовать всю ОГИЗовскую мразь».

Обратим внимание на сталинскую лексику. Он не стесняется в выражениях, называет подозреваемых «мразью». Слова «нужно переарестовать» выглядят прямым указанием к действию.

Вот и ответ на вопрос: отдавал ли Сталин приказы на арест? Отдавал.

Ежов выполнил указание Сталина. В ОГИЗе прошли чистки, часть руководителей была арестована, ряд из них расстреляны. Среди арестованных оказался и Таль, который когда-то сам написал донос на Волошина. Такой вот получился круговорот доносов со смертельным исходом.

Можно ли сказать, что Сталин никогда не сомневался в виновности тех, кто попадал в репрессивные списки?

Нет, так сказать нельзя. Анализ документов свидетельствует о том, что Сталин верил материалам дела, но если ему казалось, что человек невиновен, он мог за него заступиться. Наиболее яркое доказательство этому – дело командарма Иона Якира.

В современную историю он войдет как безвинная жертва сталинских репрессий. А еще – как сочинитель покаянного письма, с которым уже после ареста униженно обращается к Сталину с просьбой о помиловании. Вот эти леденящие душу строки насмерть напуганного человека.

Рис. 158.

Письмо И. Э. Якира И. В. Сталину.

9 июня 1937 г.

РГАСПИ Ф. 558 Оп.11 Д.176 Л.108

Якир – Сталину:

«Родной, близкий тов. Сталин. Я смею так к Вам обращаться, ибо я все сказал, все отдал, и мне кажется, что я снова честный, преданный партии, государству, народу боец, каким я был многие годы…»

Однако у этого письма и вообще у всего дела репрессированного командарма Якира есть малоизвестная предыстория. Дело в том, что Якир был протеже Сталина. Именно Сталин предлагал ставить его на новые и новые должности. Более того, именно Сталин заступился за Якира, когда появилась информация о том, что Якир замечен в нежелательных контактах. Вот это малоизвестное письмо, в котором Сталин заступается за Якира и пишет буквально следующее:

«…разговоры о троцкистских пережитках т. Якира лишены всякого основания.

[…] было бы вполне целесообразно ввести т. Якира в состав ЦК КПУ.

[…] Очень прошу оказать т. Якиру всю ту поддержку…»

Согласимся, такие слова, да из уст Сталина, когда Якир уже одной ногой в камере, дорогого стоят. То есть из письма видно, что Сталин не верил в виновность Якира и был против его наказания.

Что же происходит дальше?

А дальше проходит время, на стол Сталина ложатся документы, и он меняет решение. Мы не знаем, что это были за документы. Несмотря на обилие информации о деле Якира – Тухачевского, дать исчерпывающий ответ на вопрос, был ли заговор, пока не представляется возможным, поскольку часть материалов до сих пор не рассекречена. Мы только можем сказать важное: вначале Сталин заступается за Якира, но потом, ознакомившись с какими-то документами, меняет свое отношение к командарму на противоположное. История сохранила убийственную резолюцию Сталина прямо на покаянном письме Якира:

«Подлец и проститутка!»[90]

Какую роль в репрессиях имели признательные показания, полученные в результате допросов?

Признательные показания, полученные в результате допросов, были главным двигателем репрессий. Они обеспечивали следствие доказательствами, а судебным процессам добавляли убедительности. Более того, Сталин поощрял получение признательных показаний. Вот один из таких примеров.

Читаем переписку Сталина.

Ежов – Сталину: «Направляю второй протокол допроса бывшего Наркома обороной промышленности Рухимовича».

Резолюция Сталина: «…Показание Рухимовича заслуживает внимания, т. к. дает возможность облегчить дело ликвидации вредительства по оборонной промышленности. И. Сталин». [91]

Моисей Рухимович, первый нарком оборонной промышленности, был обвинен в контрреволюционной деятельности и 28 июля 1938 года расстрелян. Однако прежде он дал показания на многих советских и партийных руководителей, которые легли в основу уже