Русская война 1854. Книга пятая - Антон Дмитриевич Емельянов

назад, когда Бронислав Залесский принес анонимно напечатанную листовку. Настоящую, написанную от сердца, а не те высушенные цензурой строки, что обычно и получаются в официальных газетах.

— Как же правильно все сказано! — Бронислав лишь две недели назад вышел в отставку в чине прапорщика 2-го линейного батальона. Он уже попытался заработать на своих рисунках, пока безуспешно, и поэтому в глубине души завидовал неизвестному мастеру слова.

— Не только правильно, но и красиво: человек — это центр всего! — повторил за своим товарищем Сираковский. Единственный среди собравшихся, кто смог поступить в Академию генерального штаба, он считал себя лидером компании. — А вы знаете, кто на самом деле это написал? Академик Чернышевский!

— Его же вроде завалили на защите? — подал голос Кастусь, прибившийся к ним студент-юрист. Он уже пару раз помог, заболтав попытавшихся остановить компанию жандармов, и с тех пор Сираковский старался держать его при себе.[1]

— Завалили, — важно кивнул будущий капитан генерального штаба. — Вот только не по делу, а по личной просьбе министра просвещения Норова. А того, как известно, подначивает давить все новое старик Уваров. Но ничего, еще придет наше время.

— Смотрите, как умно он пишет, — Залесский снова закопался в статью. — Если бы у человека, кроме реальной натуры, была бы какая-то еще, то эта натура бы обнаруживалась в чем-нибудь. А раз нет, то и говорить о ней как о душе или боге нет смысла. Все, что мы есть — это продукты телесной и мозговой деятельности.

— А мне вот этот момент нравится, — Кастусь перехватил газетные листы. — Нет никакой свободы воли. Вот, например, встает человек, и на какую ногу он первой обопрется? Есть тут выбор? Нет, мы встанем только так, как удобно нашему телу. Или же, если специально подумаем об этом, то нога может измениться, но это опять же не результат свободы воли. А продукт деятельности нашего мозга, который отразил в себе какие-то мысли или разговоры, которые вы слышали недавно.

— Поэтому все, что мы делаем, определяется только нами, — продолжил Сираковский. — Эгоизм есть естественное состояние человека. Альтруизм — следствие, частный случай разумного эгоизма, когда мы сдерживаем свои желания. И когда люди смогут это признать, когда ложь уйдет из нашей жизни, только тогда мы сможем сделать ее лучше.

— Ложь? — из-за соседнего стола поднялся какой-то незнакомый жандармский полковник.

Сираковский сначала напрягся, но покачивающийся перед ними человек точно был не на службе, а еще он тоже был пьян.

— Вы знаете, кто лжет больше всех? — жандарм качнулся еще раз, а потом рухнул за их стол, неожиданно громыхнув целой бутылкой «двойного спирта». Сираковский даже не заметил, когда только тот успел прихватить ее с собой.

— Кто? — громыхнул стаканом Бронислав.

— Полковник Щербачев — вот кто! — жандарм подумал пару мгновений, а потом все-таки сплюнул на пол. — Изображает из себя героя, спасителя нации, а на самом деле что он творит? Еще недавно свободные люди поднимали головы, после смерти Николая у нас и вовсе появилась надежда. А он пытается загнать все обратно! Свобода — это неволя, война — это честь, традиции — это способ двигаться вперед! Разве не чушь?

Сираковский закрутил головой, невольно ожидая появления кого-то еще, кто скрутит разговорившегося жандарма. Но больше никого не было, а тот продолжал:

— И ведь, самое главное, тупые крестьяне ему верят! То ли дело такие, как мы, молодые, образованные, умные, открытые новому. Мы понимаем, что он лжет, но что мы можем сделать? Ничего!

И опять, несмотря на громкие речи, никто не появился. Сираковский все равно сначала держался настороже, но время шло, росло количество пустых бутылок под столом, и сомнений становилось все меньше. А уверенности в словах нового знакомого все больше. Даже гордость появилась, что даже в 3-м управлении, опоре трона, есть те, кто готов их поддержать.

— А я слышал, что предатель сейчас в столице. Царь хотел его арестовать, чтобы остановил войну, не губил русские души, — Бронислав, поспав часок на столе, неожиданно поднял голову. — А он отказывается, говорит: либо по-моему будет, либо заберу все свои изобретения и отдам англичанам.

— Так, может, это и неплохо? — Сираковский почесал голову. — Тот же Герцен или Маркс с Энгельсом пишут, что Россия должна проиграть войну, чтобы ее жители осознали тот ужас, в котором существуют.

— Осознают? Да им плевать, было и будет! — Бронислав врезал по столу. — А Щербачев предатель! Меня вот под следствием два года держали, потом в рядовые забрили, а ему страдания дворянина только за радость! Ему русский мужик ближе, чем настоящий шляхтич!

Сираковский улыбнулся про себя. Он-то помнил, что Бронислав действительно отсидел два года в Дерпте за революционный кружок. Вот только потом его отпустили и даже разрешили поступить в Харьковский университет. Но там он снова вышел на компанию участников польского освободительного движения, и снова арест. С той самой отправкой в рядовые, но — важное уточнение — с правом выслуги, иначе не видать бы Брониславу чина прапорщика как своих ушей. Молод, обидчив, но при этом готов идти до конца — из него вышел идеальный товарищ, недаром Сираковский сразу приметил парня, когда их дорожки пересеклись в Оренбургском корпусе.

— Ничего он не понимает! — согласился Сигизмунд Игнатьевич вслух и налил себе еще бокал. Их новый жандармский друг был щедр, и за столом никогда не было пусто.

— Так, может, проучим его? — вскочил на ноги Кастусь.

— А и правда? — покачнулся рядом с ним Бронислав.

Сираковский подумал было, что это не очень хорошая идея, но потом вспомнил, что сегодня специально на всякий случай надел старый мундир прапорщика 7-го Брестского. Случись чего, лично на него никто не подумает, а друзья не выдадут. Так почему бы не прогуляться до полковника-предателя, тем более что жандарм даже повозку для них вызвал и оплатил. А дальше все было как в тумане. Они пили по пути, потом скинули извозчика, протаранили ворота Волковского завода и на полном ходу подлетели к зданию главного управления.

— Специально подсветили, чтобы мы не промахнулись, — хихикнул Бронислав, пнув ногой сбитый фонарь с мигающей новомодной лампочкой.

Они ворвались внутрь, врезали паре мужиков и мещанских детишек, чтобы знали свое место, и потребовали, чтобы американец, начальник завода, привел им полковника. Сираковский на мгновение задумался, не перегнули ли они,