Роялистская заговорщица - Жюль Лермина

И вот в первый раз она созналась ему в этом, и он ее оттолкнул! Голос его, прежде столь нежный, вдруг стал жестким, мстительным.

Она умоляла его остаться, следовать за ней, – он уехал!

А между тем он любил ее, она это чувствовала, ей говорил это внутренний голос… Какая сила вдруг оказалась сильнее ее любви? – допрашивала она себя.

На другой день кто-то сказал при ней:

– Месье де Лорис бесчестит себя, – он дерется за Бонапарта.

Она вздрогнула, удивляясь, что не может присоединить своего голоса к голосу его порицателей. Она сознавала только одно, что Лорис дерется, что пули свистят над ним, что его убьют!

Какие это были мучения страха!

Когда разнеслась весть о поражении под Ватерлоо, победа против Бонапарта, за короля, у Регины, среди ликования царедворцев, из которых ни один не читал в ее сердце, была одна только мысль, жив ли он.

Когда до нее доходили рассказы ужасающие, с перечислением гекатомб мертвецов, она замирала в ужасе; она ожидала услышать каждую секунду его имя, и тогда вместе с надеждой, казалось ей, вырвут и сердце из груди ее. Там в Генте, куда она последовала за генералом Бурмоном, ее окружало всеобщее поклонение. Какой-то любезник назвал ее мадам Варвик, делательницей королей, и это название обошло все салоны.

Король не был неблагодарным: она была возведена в звание фаворитки… политической. Он публично благодарил ее за оказанные услуги, посматривая при этом в сторону Маларвика. После свадьбы – важное положение при дворе, право восседать на табурете при короле. Вокруг нее теперь восторги и зависти.

Она, улыбающаяся, чувствовала, как плачет ее сердце.

Нет вестей: о Жорже Лорисе ни слова, хоть бы дурное что кто сказал. Он был забыт. Она нашла возможность черкнуть словечко аббату Блашу и открыть ему свою тайну.

И добрый старик храбро отправился на поиски, всюду бегая, всех расспрашивая, везде разыскивая. В Женапе всякий след Лориса исчезает. Тогда Регина пожелала вернуться во Францию. Отец и сын Маларвик вызвались ее сопровождать. Ей было так безразлично, кто бы с ней ни ехал. Аббат находился на месте заранее назначенного свидания, и теперь несчастная женщина, уткнувшись в угол кареты, зажимала себе рот платком, чтобы не разразиться рыданиями.

– Кто едет? – раздался вдруг французский возглас.

Оба Маларвика вздрогнули: французы на этом пути!.. Они избрали именно его, потому что, по полученным сведениям, он должен быть занят пруссаками. Аббат Блаш высунулся в окно.

– Друзья, – ответил он, – французы.

– Выходите.

– Ямщик, хлестни-ка хорошенько по лошадям! – крикнул Маларвик.

– Извините: французским законам повинуются, – заметил аббат тоном, который не особенно понравился его спутникам.

Он открыл дверцу и вышел.

Тут был взвод стрелков с унтер-офицером; все были при ружьях.

– Кто вы такие, – спросил унтер-офицер, – и зачем вы здесь?

– Мы – французы, говорю вам, и едем в Версаль.

– В Версаль нельзя проехать иначе, как с саблей в руке, там пруссаки. Ваши фамилии?

Несмотря на воркотню Маларвика, впрочем, довольно умеренную, аббат удовлетворил любопытство унтер-офицера.

– Гм!.. – воскликнул тот, – племя эмигрантов! Извольте сойти и следовать за мной.

– Вы забываете, сержант, – заметил аббат, – что с нами дама, с которой вы должны быть учтивы.

– Дама? Ах да, и маркиза!

– Отчего вы не позволяете нам продолжать наш путь?

– Пускай мужчины выйдут, – ответил он, – а дама может остаться в карете. Вас проводят к капитану, и вы объяснитесь с ним.

Из леска вышли еще солдаты; они заговорили с сержантом.

– Хорошо, – сказал он аббату, – капитан сам сейчас придет. Все и уладится.

Аббат знал военные порядки, он понимал, что они попали во французскую засаду. Быть может, какая-нибудь отчаянная попытка со стороны патриотов. Но к чему задавать вопросы, когда знаешь наверно, что на них не ответят. Прошло еще несколько минут; солдаты с поднятыми ружьями прислушивались в ночной тиши.

Наконец, в тени обрисовалась группа, и показалась высокая фигура капитана: это был Жан Шен.

Аббат Блаш направился к нему.

– Капитан, – начал он, – мы не знали, что этот путь закрыт. Нельзя ли нам проехать в Версаль?

– Вы не можете ехать в Версаль. Там дерутся. Вам придется вернуться или взять на Париж по Булонской дороге. Есть у вас паспорта?

Жан Шен стал читать их и вдруг вскричал:

– Не правда ли, дама, которая вас сопровождает…

– Маркиза де Люсьен.

– Где она? – И подойдя к карете и сняв шляпу: – Мадам де Люсьен, – проговорил он.

Регина услыхала голос и быстро высунулась в окно. Она узнала капитана и не могла скрыть своего неудовольствия.

– Что вам от меня нужно? – спросила она.

Он заговорил тихо:

– Второй раз случай нас сталкивает. Второй раз я возвращу вам свободу. Постарайтесь не забыть, что капитан Жан Шен был к вам дважды великодушен.

Вся гордость Регины поднялась в ней.

– Великодушен? Кому нужно ваше сострадание? Разве наши паспорта не в порядке?

Жан Шен замолк, он знал, какую изменническую интригу вела маркиза против отечества; он знал ее участие в измене Бурмона.

– Бедная женщина! – сказал он только.

Второй раз эти слова, сказанные тем же голосом, поразили слух Регины.

– С чего вы взяли жалеть меня? – спросила она с гневом. – По какому праву?

– По какому праву? – повторил Жан Шен, смотря на нее в упор. – По праву, данному мне одной умершей.

Затем, не прибавив ни слова, обратился к солдатам:

– Двое из вас будут конвоировать эту карету до Булонского тракта. Если ямщик вздумает повернуть назад, пулю ему в лоб! Поняли?

Он отошел, а солдаты взяли лошадей под уздцы и повернули их в обратную сторону.

Чтобы посветить им, Жан Шен приподнял фонарь, который он держал в руке.

В это время около него появилась женская фигура.

– Отец, – проговорил молодой голос, – я пришла с тобой проститься.

Регина ничего не слышала, но она видела эту женщину, она узнала в ней Марсель, и в одну секунду ей вспомнилась вся ее злоба на нее со всей силой, со всей болью.

Новая мысль промелькнула у нее в голове: а что если Лорис отказался от идеи, которой служил, если он оттолкнул от себя ее, свою невесту, свою жену, во имя тех взглядов, которые проповедовал отец Марсели, человек, который неизвестно отчего осмеливается выражать ей участие. Почем знать, может быть, эта девчонка, эта якобинка приворожила его, заколдовала, и он проникся их взглядами.

Ей казалось, она разом все поняла.

Лорис повиновался не своему разуму, а влиянию этой девушки. Если он поступил в армию Наполеона, то для того, чтобы доставить удовольствие отцу ее…

Eй казалось теперь, что она нашла в этом почти