Роялистская заговорщица - Жюль Лермина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Она не могла выговорить ужасного слова. Аббат взял ее за руку и, сжимая ее, проговорил:
– Вас тоже я знаю лучше, чем вы сами себя знаете… так же хорошо, как я знал этого бедного Жоржа…
– Вы говорите о нем, точно… его нет в живых.
– Вы хотите знать правду, так слушайте. С той минуты, как он покинул штаб Бурмона, этого негодного изменника…
– Что вы сказали?
Аббат сжал с новою силою ее руку.
– Дитя мое, вы молоды и живете в мире лживых и обманчивых иллюзий. Мне шестьдесят лет, я все видел и все понял и пришел вот к какому выводу: «то, что справедливо, то справедливо, что несправедливо, то несправедливо». Как видите – банальность. А между тем из нее вытекает, что человек, который изменяет данному слову, – преступник. Присягал Бурмон или нет Наполеону? Да, и он изменил ему, он преступен…
– Ради короля!..
– Прошу вас, замолчите, или я буду резок. Вы были воспитаны в особом почтении к второстепенным принципам, тогда как существует только один главный, несомненный: это – честность. Бесчестно изменить делу, которому дал клятву служить.
– Но ведь Бурмон не дрался против…
– Против французов – договорите это слово, оно просится у вас на уста, и вы не решаетесь его произнести. Он, действительно, не дрался. Что значит дезертировать накануне битвы, поселить в армии беспокойство и отчаяние? Это не значит стрелять по ней из ружья… Это более подло!
– Месье Блаш, зачем говорите вы мне все это?
– Зачем? А вот зачем: если Лорис убит, бедный Лорис, которого вы любите, человек редких душевных свойств, если нам не суждено его более видеть, его смертью мы обязаны этим злым и фальшивым теориям. Он был наивен… Вспомните, он не хотел служить Бонапарту, вы его заставили. Он послушался вас, но с той минуты, как он веялся за шпагу, этот честный ребенок сказал себе, что он взял на себя известное обязательство. Ему непонятны были эти придворные тонкости, в которых вы считали его таким опытным, а между тем вы ему верили, когда он говорил вам, что вас любит. А что, если бы он вам солгал, что бы вы сказали?
– Я была уверена в нем.
– Хорошо, что вы к нему справедливы. Но разве есть два толкования верности? Всякое слово священно. Вы хотели, чтобы он изменил только одному своему слову, и он на это не согласился. О, я знаю все, что там происходило в тот позорный час… и то преступление других, в котором вы, увы, виноваты более всех, он пожелал искупить, пожертвовать своей личностью.
– Ради Бога, замолчите… вы меня терзаете…
– Он обещал отдать свою жизнь, и он решил предложить ее не как офицер, а как темный солдат, смешаться с последними рядами, страшась быть узнанным, страшась услыхать: «Вот он, бывший сообщник Бурмона!» Его видели в Катр-Бра, его видели с Неем в Э-Сен рыдающим, что он не убит… Безумец, но благородный, честный безумец, которого я люблю всей силой моего старого сердца. Я проследил его до деревни Женап, в которой друзья короля, ваши друзья, всех перебили. Его убили в общей свалке, очень просто!..
И аббат остановился, вытирая слезы рукавом.
Регина не плакала, с сухими устремленными очами она внимала, сердце ее сжималось от боли. Она не совсем поняла, что говорил аббат… Она так верила в правоту своего дела, что ей казалось, что все, делавшееся во имя его, заранее имеет оправдание, а между тем оно преступно, если Лорис умер из-за него. Заметив, что она дрожит точно в агонии, он продолжал более мягко:
– В сущности, я ничего не утверждаю… Ничего не знаю. Как кажется, тело Лориса не найдено. Несколько храбрецов в Женап могли и уцелеть… Конечно, таких немного! А может быть, он и попал в число их?
– Ах, если бы это было так! – воскликнула несчастная женщина. – Я не знаю, хорошо ли я поступала или дурно, не спорю об этом, но если бы вы знали, как я страдаю… а между тем вы правы, да… был момент, я думала, Лорис изменил данному мне слову, и мне казалось, я не переживу этого. Это было бы преступлением с его стороны… Конечно, преступлением. И то, что вы мне говорили, стало мне отчасти понятно в тот день, когда он во Флоренне на меня так накинулся. О, я это ему, конечно, сейчас же простила. Но, увы! его уже не было. Друг мой, вы, которого Лорис часто называл отцом, молю вас, продолжайте ваши поиски его… Представьте себе – вдруг он ранен, умирает, призывает меня. Я спасу его. Вы его найдете, не правда ли? И тогда призовите меня. Как бы далеко мне ни пришлось бежать для этого, я всюду приду. Вам, как духовному лицу, которому исповедуются, я могу сказать, как я его люблю!
Месье Маларвик подошел и, остановясь на почтительном расстоянии, сняв шляпу, заметил учтиво:
– Маркиза, время дорого, гроза быстро приближается.
И действительно, начинали капать крупные капли дождя. Регина прикрыла своим манто руку аббата.
– Не забудьте, – прибавила она тихо, сжимая ему руку изо всей силы.
– Рассчитывайте на меня. Дайте мне руку и сядемте в карету.
Через несколько минут все четверо снова сидели в карете, которая быстро помчалась в Роканкур.
Регина молчала, отдаваясь вся своему молчаливому горю.
Надо сознаться, что она по натуре была искренняя, хорошая: она это доказала.
Брошенная в жизнь без всякой подготовки, не руководимая никем, только злобой близких людей, не сознавая себя женщиной, а только воительницей, она шла прямо без отклонений к тому идеалу, который она сама себе создала и который казался ей великим. Ради своей цели она всем пожертвовала, забыв себя, не поддаваясь ни первым проблескам разума, ни первым биениям сердца. Она замкнулась в своем веровании, как в монастыре, мечтая о мученичестве. Явился Жорж Лорис, такой же наивный, но с большей страстью. То, что влекло ее к нему, как ей казалось, были только их обещания, надежды и честолюбие. Но вот однажды, по откровению, которое природа хранит для самых бессознательных натур, ее глаза раскрылись; надо было, чтобы она случайно встретилась на своем пути с другой женщиной.
Отчего вдруг так больно сжалось ее сердце от ревности? Значит, Лорис для нее не только товарищ по оружию, союзник, случайно избранный среди стольких других. Она прислушивалась точно к эху непонятных прежде слов, к словам любви, которые он сказал ей на ухо, и во всем ее существе зазвучала мелодия, к