Роялистская заговорщица - Жюль Лермина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Я знаю, – сказал Кейраз, все еще ожидающий слова разгадки.
– Я жду сюда, – заметил равнодушным тоном барон Маларвик, – офицера, которому будет поручено доставить генералу Пире то приказание, о котором я вам говорил. Для большей верности я решил сам заняться этим делом. Вот приказание.
И он положил бумагу на стол.
«Хорошо, – подумал Кейраз, – вот она в чем штука-то… Этот офицер – это я. Но зачем барону нужно, чтоб эта бумага была доставлена позже?»
И невольным движением он протянул руку за бумагой.
– Что вы, милейший месье Кейраз! – проговорил Маларвик, положив руку на бумагу. – Я вам сказал, что ожидаю одного господина. С этим поручением могут быть связаны опасности, и я бы не решился дать его вам.
– Так в чем же дело? – спросил наивно Кейраз.
Маларвик вынул часы.
– Он будет здесь в десять с половиною часов. Еще четверть часа.
Затем, когда, казалось бы, все было уже сказано, Маларвик прибавил:
– Я чуть было не забыл сообщить вам о месье де Лорисе…
– Ах, да… извините.
Дело в том, что Кейраз решительно был сбит с толку. Или этот барон был очень прост, или очень хитер.
– Надо сознаться, – заговорил Маларвик, – что мадам де Люсьен, – вам, как ее лучшему другу, я могу сказать это совершенно прямо, – проявляет к этому виконту больше снисхождения, чем бы следовало. Он изменил королю; этого мало, он сражался против наших союзников, против защитников трона.
Он перевел дух, лорнетка снова запрыгала.
– Мадам де Люсьен, кажется, придает значение некоторым обязательствам, которые теперь сами собой уничтожены. Король желает, чтобы герб рода де Люсьен соединился с каким-нибудь другим гербом одинакового достоинства. И потому желательно, чтоб этот Лорис, недостойный, не вздумал расстраивать план, которому его величество придает значение.
«Герб! герб! – подумал Лавердьер. – Прекрасно, ты желаешь жениться на маркизе, а Лорис тебе на пути, но что же дальше?»
Он начинал относиться нетерпеливо к этим рассчитанным недомолвкам, к этому лицемерию: оно только его раздражало.
– A затем?.. – начал было он.
В эту минуту раскрылась портьера, и на пороге появился офицер.
Лицо у него было загорелое, неприветливое, тип старого ворчуна.
Он обратился к Маларвику:
– Не правда ли, мне приходится обращаться, – он точно старался припомнить фамилию, – к барону Маларвику?
– Совершенно верно, милейший. Вам известно, в чем дело?
– Доставить депешу в Сен-Клу.
– Верно… Генералу Пире. Герцог Отрантский, вручая мне ее, объяснил мне все ее значение. Надо, чтобы она была доставлена до двенадцати часов… Понимаете… до двенадцати часов…
Старый офицер рассматривал с удивлением странную личность, которую начальству было угодно избрать в посредники, тогда как обыкновенно все приказания шли иерархическим путем.
Но ему были даны официальные распоряжения. Нечего было рассуждать.
Маларвик заметил в нем некоторую нерешительность.
– Вот печать министра, – сказал он. – Маршал Даву придает особое значение этому поручению… От него зависит жизнь нескольких тысяч людей…
– Генералу Пире, в Сен-Клу, – читал офицер, – прекрасно, надо час времени… У меня хорошая лошадь, она меня ждет на углу улицы Луа.
– Вы хотите сказать, улицы Ришелье. Итак, отправляйтесь и да хранит вас Бог!
Офицер нахмурил брови. Видно было, что нет Наполеона, и такие ферлакуры смеют давать приказания! Странное было отношение к военному делу.
Он ничего не сказал, повернулся на каблуке и вышел.
– Милейший месье де Кейраз, – начал Маларвик, – я совсем позабыл… Еще одно слово. Вы хотели знать, где находится месье де Лорис: в шестой роте стрелков капитана Жана Шена, у генерала Пире; они расставлены по квартирам в Сен-Клу… Хорошо, что эта депеша получится вовремя, иначе с ним могло бы приключиться несчастье.
Кейраз разом соскочил с места. Ему вдруг стало все ясно. Он надел шляпу.
– Роту мушкетеров, – заявил он, протягивая руку Маларвику.
Маларвик вложил свою руку в его.
– Даю честное слово, – ответил он.
Кейраз слегка поклонился (другого поклона сотоварищ этот не стоил).
Затем он быстро вышел.
XIX
Марсель жила точно в каком-то кошмаре, в каком-то болезненном возбуждении, вследствие всех пережитых страхов и ужасов.
После смотра Шан-де-Мэ рота Жана Шена получила предписание немедленно выступить. Картам, получивший назначение, благодаря протекции Карно, который знал его лично и отвечал за него, должен был выступить на северную границу.
Он имел намерение оставить Марсель в Париже, но молодая девушка так умоляла его! Каким опасностям подвергалась она? Разве мало женщин шло в сестры милосердия, в летучие отряды? Она чувствовала в себе достаточный запас сил и не боялась утомления, – неужели дедушка считает ее за пустую светскую барышню?
Старик долго не соглашался, а между тем, при настоящем положении дел, оставаться в Париже разве было менее опасно? Уж лучше пусть она остается под его охраной. Ему не придется быть в деле, так как служба его только по организации. Он будет благоразумен, это являлось его долгом, раз на нем ответственность за нее.
Тут была и своя доля эгоизма. Разве не она была солнечным лучом его сердца, разве не ею была полна половина его души, вторая половина которой принадлежала отечеству? Картам полюбил Марсель, как свою кровную дочь; он говорил, что она родилась из слез его: разве ее не приютила, не спасла единственная женщина, которую он любил, единственное существо, которое было другой половиной его души? В этой молодой девушке оживала для него его Марсель, которая вдохнула в нее свою жизнь, вселила в нее свою доброту и душевные свойства. Чтобы отказаться от выражения такой преданности, надо было не желать ее. Он сделал вид, что сдается на ее уговоры. И вот они оба отправились вместе, – Марсель, совершенно счастливая от сознания, что она нужна, в душе не особенно доверяя своим собственным доводам. Картам же, нервно возбужденный, неспокойный, сомневающийся в Наполеоне, сомневающийся в людях и во всем.
Но в подобных кризисах, когда вас уже подхватит колесо, все страхи быстро исчезают: лихорадочная деятельность возбуждает все свойства души и тела.
К Картаму вернулась его светлая голова, его непреклонная энергия. Ему казалось, что за ним опять конвенция, со всей своей страстью к общественному благу.
Было решено, что Марсель будет сопровождать его до границы, образовавшейся из французской армии. Отступать не будут, думал он. Там, где остановится арьергард, там остановится и она.
Действительно, она следовала за обозом даже дальше Линьи, дальше Жамблу.
Картам, весь поглощенный своими делами, не имел времени передать своей дочке тайну, которую он выведал
