В гольцах светает - Владимир Корнаков

Со стен просторной комнаты на Гасана смотрели портреты. Самые разнообразные по цвету рамки обрамляли неподвижные молодые и иссеченные морщинами лица. Все это общество высокомерно взирало на Гасана. Точно таким же взглядом со стены встретил его и сам хозяин — молодой, узколицый, с рыжими усиками. «Это второе лицо Зеленца похоже на морду рыси, которая проглотила детеныша козы и залезла на дерево отдохнуть», — размышлял Гасан, разглядывая портрет...

— А для вас, Козьма Елифстафьевич, я припас по вашему характеру. — Управляющий поставил на стол бутылку спирта. — А я не могу. Сердце слабое. Мне уж что-нибудь поскромнее. Ликерчиком балуюсь...

— Напиток Нифошки! — воскликнул Гасан, наполняя свою посудину спиртом. — Моя Агаша...

Гасан умолк. Могучая рука дрогнула. Спирт расплескался по скатерти. Воцарилось молчание.

— А как поживает Агния Кирилловна, Козьма Елифстафьевич? Ваша и ее дочь? Надеюсь, они чувствуют себя прекрасно, — предчувствуя недоброе, поспешно обронил Зеленецкий.

— Нет у Гасана дочери! Она утонула... Горе съело разум Агаши, — произнес Гасан...

Рюмка выскользнула из рук управляющего. Изумрудная жидкость расползлась по накрахмаленному полотну. «В ее жилах текла кровь Гасана!» — донеслись до него слова. Поразил голос: в нем слышалась упрямая, непобеждаемая сила. Зеленецкий вдруг почувствовал себя совсем маленьким против этого человека. Обмахнув глаза платком, он с грустью заключил:

— Какое горе для нашей семьи... И на прииске, Козьма Елифстафьевич, обстановка складывается не к счастью... Народ выходит из повиновения... Отказывается работать...

— Ха! Надо заставить длинноухих слушаться! — снова возвысил голос Гасан.

Управляющий нервно усмехнулся, вытащил из кармана лист гербовой бумаги с печатью городского нотариуса.

— У вас сильное сердце, Козьма Елифстафьевич. Никакое горе не в состоянии сломить его, поэтому...

— Да, это так! С сердцем зайца нет места в сопках.

— Поэтому царь обращается именно к вам. Вот послушайте, что он пишет.

«Русский царь просит господина старшину первого Чильчигирского рода Козьму Елифстафьевича Доргочеева срочно перевезти груз золотопромышленной компании до города Читы. Так как ему ведомы все таежные тропы, считаем безопасным поручить доставить груз государственной важности именно ему...»

Гасан с важным видом выслушал, не отводя глаз от знакомого гербового листа.

— Царь поручает вам большое дело.

— Это говорит он сам? — уточнил тот, осторожно дотрагиваясь до герба.

— Да, да, именно сам государь обращается к вам с просьбой.

— Гантимур говорит, что Гасан нужен самому царю, и Гасан приехал. Пусть Зеленец скажет, что я должен перевезти в город!

— Сейчас увидите, Козьма Елифстафьевич.

Управляющий взял Гасана за локоть и провел в свой кабинет. Направо от входа у переборки небольшим штабелем стояли ящики. Они были очень маленькие, обитые темной жестью, тонкая проволока стягивала их крест-накрест и оканчивалась массивной свинцовой пломбой, на которой были вытиснены инициалы управляющего. Ящичков было не меньше двух десятков. Зеленецкий взял один из них и подал Гасану. Тот, не предполагая его тяжести, чуть не выронил ящичек из рук.

— Эта коробка тяжелее четырех зайцев! — удивленно воскликнул он.

Управляющий довольно потер пальцы, пояснил:

— В каждой такой коробочке двадцать пять фунтов.

Он достал крохотные кусачки, ловко пересек проволоку в четырех местах и осторожно снял крышку. Желтое сияние хлынуло в глаза изумленного старшины. Он никогда не видел столько золота, хотя был связан с прииском шесть лет. Золото обычно переправлялось водным путем, в середине лета. Когда в реках устанавливался твердый уровень воды, охранники на легоньких лодках реками и речками спускались к Витиму, поднимались вверх, добирались до первого близкого к городу селения, где их ожидали подводы. Так кружным путем годовая добыча металла достигала Читы...

Гасан купал руку в золотом песке, с наслаждением ощущая, как тяжелый, окатанный водой и камнем металл скользит между пальцами, щекочет кожу. Зеленецкий пристально наблюдал за его лицом, но не видел, чтобы этакое богатство завладело его душой! Гасан лишь испытывал удовольствие — не больше.

— Половина коробки принадлежит вам, Козьма Елифстафьевич, — со вздохом заметил управляющий. — Когда вы доставите этот груз в город, вы сможете сразу же получить свое золото...

— Если бы это золото дал Гасану не сам царь, Гасан отдал бы его тебе, — круто повернулся старшина, заставив управляющего вздрогнуть. — Гасан пойдет быстро. За пять и два солнца он будет в городе. Пусть Зеленец подготовит груз — Гасан приведет оленей...

Гасан и Назар быстро удалялись от рудника. Мягкая мшистая тропа, петляя между лиственницами, шла отлогим затяжным подъемом. Полуголодные, но отдохнувшие олени, чувствуя обратный путь и до мелочей знакомую дорогу под ногами, бежали дружно, без понуканий...

Справа от тропы, по залитому солнцем склону толпились высокие раскидистые лиственницы, склонив книзу тяжелые ветви. Совсем рядом струился ручеек. Невдалеке пробовала голос кукушка.

«Сколько я увижу зеленых дней? — подумал Назар, прислушиваясь к хрипловатому голосу кукушки. — Один, два... Обманывает, пожалуй, не имеющая юрты... А зеленые дни уже пришли в тайгу. Они принесли радость и тревогу. С приходом лета я должен привести в юрту жену. Так сказал язык самого хозяина-Гасана...»

Назар с улыбкой вспоминает свою невесту, свою Риту, робкую и тихую дочь Гасана. Три года работал он за нее у хозяина. И вот срок пришел. Хозяин должен сдержать свое слово. Так говорит обычай. Как сказать об этом Гасану?

Всю дорогу Назар думает об этом, но не может осмелиться. «Надо сказать, — решает он. — Хозяин-Гасан увозит от Зеленеца хорошее настроение». Он поднимает глаза. Тучная спина шуленги все так же размеренно покачивается впереди, закрывая собой большой кусок леса.

«Надо сказать!»

Назар чувствует, как сердце начинает бешено прыгать, голова становится пустой, а язык прилипает к горлу. «Подожду, пожалуй, маленько».

Назар отворачивается от докучающего солнца, лениво помахивая сошками, осматривает отлогий берег хребта. Вдруг почти из-под самых ног Гасана, из-под толстой валежины метнулся заяц. Гасан крикнул, заяц присел, прядая длинными ушами. Линька еще не закончилась, и длинноухий был грязно-белый. Назар, не останавливая оленя, с завидной ловкостью метнул в него сошки. Удар пришелся в цель, точно в руке его был настоящий охотничий дротик. Заяц подпрыгнул кверху и закрутился на месте.

— В руке Назара есть, что надо иметь настоящему охотнику! — на ходу бросил Гасан.

Назар, радостно улыбаясь, прицепил зайца к седлу, вскочил на оленя. Ехал молча, переваривая похвалу и чувствуя, как в груди рождается смелость. Он даже попробовал тихо произнести свою просьбу. Получилось. Назар ткнул оленя в бок концами сошек, заставляя приблизиться к оленю хозяина. Но старшина неожиданно свернул с тропы и остановился возле большой выворотни. Он слез с оленя, потоптался на месте, разминая уставшие ноги, распорядился:

— Оленей надо напоить и накормить. Будем ждать, пока солнце не станет греть спину.

Парень проворно взялся за привычное дело. Он сводил оленей к ручью, напоил. Выбрав место побогаче ягелем, привязал поводья недоуздков к левой ноге оленя с таким расчетом, чтобы животное не могло поднять головы. Сделал он это из осторожности, так как голодные олени вряд ли покинули бы богатое пастбище.

Когда Назар вернулся к выворотне, Гасан уже храпел, растянувшись на мягком мху. Он насобирал сучьев, развел костер и принялся обдирать зайца. Через несколько минут жаркое пламя лизало заячью тушку, насаженную на рожень. Назар глотал обильную слюну: в этот день во рту не было ни крошки. Он с удовольствием съел бы кусок еще не дожаренного мяса, но сдерживал себя: хотелось, чтобы хозяин-Гасан первым отведал добычи. Ведь он решился наконец сказать ему то, о чем думал всю дорогу! И теперь ждал, когда хозяин проснется.

Назар терпеливо поворачивал тушку то одним, то другим боком к пламени, не допуская, чтобы она пригорала. Когда мясо поспело, Назар отодвинул его в сторону и принялся ждать часа, назначенного хозяином. Сейчас солнце грело левое ухо — значит, ждать еще долго. Парень вытащил нож, не вставая срезал тоненькую березку и от нечего делать принялся вырезать крохотную женскую фигурку. Ковырялся больше часа, вспоминая и нанося на кусочек дерева все черточки лица и фигуры своей невесты. Получилось что-то похожее на обыкновенного деревянного человечка, какой носит на груди почти каждый охотник. Однако это не огорчало Назара. Его воображение прекрасно дополняло то, что не удалось руке. Он любовался белой фигуркой, тихо напевал о своей будущей жене, о том, как она прекрасна и покорна, о том, какие у нее умелые руки. Песня уводила его далеко, в чудный мир...