Буковый лес - Валида Будакиду

«Всё-таки придётся орать, – решила она, – но что именно орать?

– Вальдемар! Приди ко мне и открой холодный кран?! – Так, что ли? Нет, несерьёзно, и противно. Придётся выслушивать о каких нибудь «полезных свойствах» горячей воды, или стояния голой в «помещении с лампами дневного света». Остаётся звать Иннеску. Может она знает?

– Инка! Инка! – Линда отомкнула замок и приоткрыла дверь. Послышалось слабое шарканье Инкиных домашних сапожек по полу, – Ин, слушай, спроси у него – как воду похолодней сделать? Мыльная стою, в кране кипяток, я не могу смыть, замёрзла уже.

– Сейчас! Потерпи немного! – Инка проделала свой путь обратно.

– Что там с тобой? – Вальдемар пытается весь протиснуться в приоткрытую щель.

– В кране кипяток! Голову смыть не могу! – Линда голой коленкой придерживает дверь.

– Аа-а, – опять таинственно, очень интригующе произносит он, и Линда прямо коленкой ощущает, как там, за дверью Вальдемар победоносно лыбится, – это, Марго, специально так сделано! Видишь, там такие трубочки и проводочки идут от прибора, того, того, который синими лампочками моргает? Так это он вырабатывает лечебные ионы, чтоб они именно при этой температуре воды проникают через кожу в организм, и потом они циркулируют в организме, вызывая в нём положительные процессы, выводят шлаки, омолаживают, излечивая его от хворей всяких и немочей.

– Чтоб ты издох, падла! Кто бы тебе, извращенцу, этих «лечебных ионов» в голову больную напихал, чтоб твои собственные «хвори и немочи» поправилась?! Ненормальный, что ли вообще?! Я, в отличии от тебя здоровая, понимаешь?! Меня не надо постоянно лечить и «избавлять» ни от чего! – «Разве что от тебя!» – Хотела добавить Линда, но сдержалась.

Вальдемар за дверью молчал.

Может всё-таки убрать коленку, впустить этого… этого… параноика и прямо тут, прямо в их совмещённой с Клавкой ванной придушить? Или перебить сонную артерию, пусть спит вечным сном? Заставлять людей мыться кипятком – это уже утончённый садизм.

– Нервная ты, Марго, – наконец устало констатировал Вальдемар, – вот купайся и заодно лечи психозы, пока у тебя есть такая счастливая возможность.

Линда со стоном громыхнула дверью перед самым его носом.

Она услышала равнодушно уходящие шаги «супруга» на фоне тихого Инкиного хихиканья.

Линда огляделась. В углу ванной комнаты стояла небольшая зелёная лейка для цветов.

– Чтоб ты здох со своим институтом Растениеводства и Пчеловодства, – повторила она, – здох всеми своими ебелманиями, кактусами и личным вонючим пестиком! – в сердцах бросила ему в след Линда и, зачерпнув лейкой холодной воды из унитазного бачка, с грохотом швырнув тяжёлую крышку в раковину. Она стояла, выпучив глаза, и медленно намыливала совершенно окоченевшее тело.

В постель Линда залезла прямо в Клавкином банном халате, потому как промёрзла до косточек. Иннеска довольно посапывала на соседнем диване. «А чтоб и ты здохла! – Пожелала про себя „помощнику режиссёра“ Линда, – Чтоб вы тут все до единого здохли!», – Подумала она, и это была её последняя мысль в конце второго дня съёмок.

Третий день реалити

– Э-э-эй! Вста-а-а-вай! Пришло утро и тебя ищет!

«Се му! (Боже! (Греч.) Какой ласковый и уверенный в силе своего убеждения, голос. Ещё пропой: „Когда садовник садит дерево, плод наперёд известен садоводу!“ и можно опускать занавес. Пошёл к чёрту. Я про вчерашнее пока не забыла, до сих пор в лиловом халатике лежу.» Не надо полностью открывать глаза. И шевелиться не надо. Он сразу догадается, что я не сплю. А догадается, «они» за мной придут. Придут и утащат туда… туда… короче как в фильмах ужасов, когда с потолков урча и хрюкая, из преисподней по стенам сползают вниз чёрные тени. Может самой хрюкнуть для убедительности, сплю, мол, я и сплю глубоко?

– А у кого это ушки зашевелились?! А-а-а? – Мягкие пальцы Вальдемара гладят по щеке и, собирая завиток волос, аккуратно закладывают его Линде за ушко.

«Не зашевелишься тут! От твоего голоса весь ливер внутри вибрирует, не только ушки.»

Вальдемар сидит на постели и водит чем то щекотным по её щекам. Пёрышко из подушки, что ли выдернул? Или травинка?

– Вальдемар! Ну щекотно же! – Хочется стукнуть его, но Линда ныряет под одеяло.

– Так я поэтому и щекочу, чтоб было щекотно, и ты поскорее проснулась. Уже полдевятого утра.

«Как „полдевятого“?! Значит, в лесу устраивать марш-броски сегодня не будем?! Какая прелесть! Слава тебе, Господи! Ты услышал мои молитвы. А, я намеревалась с ними со всеми поругаться. Тогда всё не так уж и плохо складывается. Чего я вчера на них накинулась? Надобно теперь это загладить…»

– Ура-а-а-а! Майн гелибт! – Линда подскакивает, садится на диване и тянет руки к Вальдемару. Это называется «обнимушки». Сашка маленькая когда просыпается, делает именно так, чтоб её поцеловали, – Ты самый лучший «гелибт» в мире! Но, изволь объясниться – чем вызвана сия амнистия? Неужели купель пересох? Или «пересохло»?

– Купель не пересохнет никогда. Она была, есть и будет вечно. Просто сегодня много других очень важных дел.

– Та ты шо?! Это каких же, позвольте полюбопытствовать, которые важнее купели? – Она совсем вылезла из под одеяла. А чего? Всё равно всю ночь проспала в Клавовском лиловом халатике, – Каких «других» дел? Не скажи, нас ждут в Верховной Раде?!

– Ну-у-у… почти угадала, для меня мой шеф и есть «Верховная Рада».

«Убедительно. Весьма, весьма убедительно. Блин, она чуть не забыла, что сегодня надо приготовить „вкусное“ и они, как только Машенька вернётся со школы, пойдут знакомить Линду с этим Апачи. Интересно, сколько ему лет? Симпатичный, неверное.»

Линда вдруг вспомнила, что в детстве, как и все женщины Советского Союза до зелёных соплей была влюблена в серба Гойко Митича – секс-символа той эпохи, бессмертного индейца всех вестернов, времён и народов СССР снятых на киностудии «Дефа» в дружественной тогда ГДР. Вот сколько всего разного в ГДР водилось! И киностудия с Гойко Митичем, и погребок доктора Фауста с Мефистофелем в самом центре Лейпцига, и шикарные фильдеперсовые колготки со стеклярусом, продаваемые в СССР за десять рублей пара.

Интересно, вальдемаровский индеец похож на Гойко? Ой, помнится, когда всплывали такие кадры на экранах кинотеатров, где он там так стоял крупным планом со скрещёнными на голой груди руками и с орлиными перьями в голове, а эти белобрысые, страшные такие новые америкосы выставляли «краснолицым» индейцам предъявы, типа «освободите эту землю!», а Гойко гордо на них смотрел, а по зрительному залу кинотеатра катился женский стон… И Гойко, такой красавчик с голым торсом и вздутыми венами на руках, проклятым «бледнолицым» презрительно так отвечал: «Пошли вон отсюда, вонючки! Это – наша земля! И мы будем биться за неё до конца! Хао, – блин!». Он так и отвечал им на экране: «Хао, блин! Я всё сказал!»

Какой мужчина! Даже ещё помнится, тогда после одного из этих мощных «Чингачкуков», Линда пришла домой и не только стащила у мамы бельевую верёвку для тренировки в бросании «лассо», она ещё искромсала и папин меховой утеплитель от плаща. Прямо нарезала его на куски, чтоб сделать себе на ноги такие же «штучки», как у Митича и жилетик заодно. За этим последовало большое разочарование. И «Штучки» для ног получились не совсем такие, как у главного индейца страны, и Линда за несносное поведение была нещадно бита ремнём с большой металлической пряжкой всё от того же папиного плаща. Вот, собственно, на этом и закончилось её непреодолимое желание окунуться в быт и обычаи «настоящих индейцев».

– Сколько ему лет? – Линда уже совсем не сердилась на Вальдемара за вчерашнее.

– Семьдесят пять.

– Сколько?!

«Не-е-е… это, пожалуй не Гойко Митич», – разочарованно подумала она.

– Семьдесят пять. Но, он выглядит гораздо моложе. Он ведёт здоровый образ жизни, ухаживает за собой. Это я тебе потом расскажу… – закончил Вальдемар, заметив маячившую в проёме двери Иннеску, – тебе дали нормально выспаться? Тогда вставай, умывайся, и мы обсудим сегодняшний план. Смотри, какое утро выдалось чудесное!

Он не врал. Утро выдалось на загляденье шикарное.

В комнате, где жили Линда с Иннеской было целых пять окон. Все окна выходили на приусадебный участок, и поэтому в них сейчас заглядывали ветки фруктовых деревьев с позолоченными листьями. Яркие лучи солнца перебирали их, и игрой бликов создавалась совершенно неповторимое ощущение волшебной сказки. А Линда в ней «прынцесса». И даже не «прынцесса», она – «королевна»! Она – «королевна» Марго! Вокруг красиво, на стенах полочки с «коллекцией старины» – пузатый самовар весь в рябиновых гроздьях по бокам, бело-голубой гжелевый сервиз, деревянная, растресканная доска для стирки белья. «С такими досками спускались бабы к Днепру, и, подоткнув подолы широченных юбок, тёрли об эти доски барские платья, – вздохнула Линда, – вот каком тяжёлым был до Революции труд простых прачек». В углу красуется небольшой, инкрустированный камушками, камин. Его, как объяснил Вальдемар, они с Клавкой «разжигают, не дожидаясь праздников», в любое время когда хочется просто вкусно покушать.