Нерон. Безумие и реальность - Александр Бэтц

href="ch2-698.xhtml#id509" class="a">[698]. Для античности Октавия была не кем иным, как жертвой, страдающей от жестокого мужа и превратностей судьбы. В трагедии много черного и белого. Конечно, нет никаких оснований игнорировать очевидное: жизнь Октавии на самом деле напоминала череду несчастий. Еще до того, как ей исполнилось 15 лет, люди из ее ближайшего окружения сначала убили ее мать, затем отца и, наконец, брата[699].

Нерон воспринимал все иначе. Октавия мешала его счастью с Поппеей. Не может быть двух императриц. С точки зрения Нерона, у этой дилеммы было только одно решение: Октавия должна исчезнуть из его жизни. Но это было не так-то просто. С одной стороны, мешало всеобщее обожание Октавии, с другой – его мать. Брак между Нероном и Октавией стал опорой в структуре династии. На момент брака между детьми и Агриппине, и Клавдию это было в равной степени понятно.

Тацит пишет, что после убийства Британника Агриппина все больше сближалась с Октавией и публично осуждала оскорбления, которые Нерон наносил супруге[700]. Неясно, привело ли это к теплым отношениям между Агриппиной и Октавией. Для Агриппины единственными обязанностями Октавии по-прежнему оставались рождение наследника престола и пребывание в браке с Нероном. Однако неоспоримый факт заключался в том, что посреди бурного моря они обе находились в одной лодке, капитаном которой был Нерон: задавал курс и часто даже сам не знал, куда плыть.

Возможно, Агриппина в корыстных целях надеялась вернуть себе прежнее влияние, сблизившись с дочерью Клавдия, – так предполагает Тацит, – но, возможно, она стремилась к большему, например к сохранению династии. В любом случае имело смысл проявить заботу об Октавии. Ни о какой Поппее Сабине и речи не было. Но с ее появлением в жизни Нерона все внезапно стало очень серьезно. В сексуальных отношениях Нерона с рабынями или вольноотпущенницами, такими как Акта, с точки зрения Агриппины, не было ничего хорошего, но они отличались от предполагаемой большой любви к римской аристократке с неуемными амбициями. Следовательно, у Агриппины были причины первой воспротивиться попыткам Нерона пригласить во дворец новую императрицу. Но было ли у нее право голоса в 58 и 59 годах?

Incestum, которого едва избежали

Думая о следующем шаге, Нерон колебался. По словам Тацита, Поппея, в частности, громко заявляла, что Нерон все еще зависим от своей матери. Ибо почему, если только он не уступил влиянию Агриппины, император не смог добиться развода с Октавией, а затем и признания императрицей ее, Поппеи, красивой, умной и плодовитой женщины из благородной семьи? От таких слов волосы вставали дыбом. С отчаянной насмешкой Поппея высказала Нерону все по поводу его демонов по материнской линии, обвинила его в незрелости и безволии и потребовала, чтобы он распрощался с матерью. В то же время в своей тираде она щедро поливала Агриппину едким цинизмом. Мать Нерона, вероятно, могла вынести только такую невестку, как Октавия, которая ненавидела ее сына[701].

Созданный здесь образ Нерона сводит императора, по образу и подобию Клавдия, к излюбленному мотиву античных авторов – подчинению женщине. Поппея нужна для того, чтобы нашептывать, убеждать, принимать решения. Куда больше удивляет роль Агриппины, на которую намекает Поппея. В последний раз Агриппина в своем прежнем качестве появляется у Тацита в 55 году, когда он рассказывает, как Нерон чуть не убил свою мать[702]. О том, что было позже, нет никакой информации, никаких четких указаний на то, что Агриппина снова приобрела большую власть, не говоря уже об особом влиянии на своего сына. Тезис о том, что Агриппина, как полагают, вернула контроль над Нероном в 58-м или в начале 59 года, возник практически из ниоткуда[703].

Однако нет никаких оснований полагать, что такая версия ошибочна. Как нет и сомнений в исключительно тесной связи между Агриппиной и Нероном, какой бы сложной, изменчивой и многослойной она ни была на протяжении многих лет. Разумеется, Нерон поддерживал общение с Агриппиной, несмотря на ее отстранение от власти. Светоний даже упоминает о своего рода психологической войне, начатой Нероном. Император платил людям за то, чтобы они с безопасного расстояния оскорбляли Агриппину, пока она отдыхала на одной из своих загородных вилл[704]. В этом смысле начиная с 55 года во время встреч матери и сына в воздухе витали флюиды, но какого рода, никто никогда не узнает – не все отражено в древних текстах. Агриппина, возможно, больше не вызывала сильных землетрясений, но ей неплохо удавалось создавать небольшие толчки. Конечно, Нерон не мог спокойно шагнуть ни влево, ни вправо, независимо от того, император он или нет.

Обычно Тацит не называет свои источники, но для следующей драматической сцены он сделал исключение. Возможно, эта тема была для него слишком деликатной. Тацит пишет, что историк Марк Клувий Руф, а также другие письменные источники и не в последнюю очередь устные предания сообщают, что Агриппина решительно пыталась соблазнить Нерона, чтобы не потерять его из-за Поппеи. Причина: Агриппина хотела таким образом закрепить за собой власть. Фабий Рустик, который также писал исторические труды, напротив, утверждает, что инициатором попытки incestum, кровосмешения, была не Агриппина, а Нерон. Тацит явно склоняется к версии Клувия Руфа. Он подчеркивает это, быстро резюмируя в нескольких строках непристойное прошлое Агриппины, – разумеется, не без преувеличения[705].

Различные настроения в источниках Тацита довольно интересны сами по себе и словно сквозь увеличительное стекло демонстрируют общую проблему в отношениях между Нероном и его окружением. Клувий Руф был сенатором и примирился с правлением Нерона в 60-е годы[706]. Похоже, у него не было особых проблем в отношении императора и его приоритетов – возможно, поэтому он и выставлял Агриппину коварной соблазнительницей. Фабий, обвинивший Нерона в порочной связи с матерью, был близким другом Сенеки, поэтому он не смог найти добрых слов о Нероне, возможно, даже в собственном историческом труде, который использовал Тацит[707]. Две версии одной истории, и обе имеют свои причины.

Светоний ничуть не сомневается, что Нерон всегда испытывал влечение к своей матери. Он знает о проститутке, удивительно похожей на Агриппину, которую Нерон включил в число своих наложниц именно по этой причине. Все очевидно: по свидетельствам, каждый раз, когда Нерон путешествовал в паланкине со своей матерью, на его тунике появлялись подозрительные пятна[708].

Слухи – тяжелая пища для ума во всех отношениях. Римская публика забила тревогу, когда прозвучало слово incestum, инцест. Подобно прелюбодеянию, но не менее драматично это преступление нарушало изначально сакральные семейные структуры и, таким образом, подрывало основы римского общества. Религиозный корень этого преступления отчетливо виден в самом слове: за ним стоит in-castum – нечто, что не является castum[709],