Грим - Анастасия Худякова

Роман помолчал. Одной рукой он удерживал полы одеяла над плечом Теодоры, другую положил на ее поясницу.

– О чем ты думаешь? – спросил он, заметив, что ее лицо как-то изменилось, помрачнело.

– Я ведь не плохой человек?

– Ты так сильно этого боишься?

– То есть да?

– Я вовсе не это имел в виду, – его голос потеплел, а на губах отразилась улыбка. – Разве у тебя есть рациональные причины считать себя плохим человеком?

– Рациональных – нет. Просто я должна еще во всем разобраться в своей голове.

– Чужие домыслы не делают тебя плохой, они делают жалкими лишь обладателей этих мыслей. Жестокость твоего отца не делает тебя плохой, только его самого. Но ты и сама это знаешь.

– Знаю, – сказала она совсем тихо. – Хоть он и был набожным до мозга костей и всеми силами внушал веру мне с тех пор, как я начала что-то понимать, сама я захотела верить и поверила только после… того, что произошло. С Эноком.

– Вероятно, я бы поступил с точностью наоборот: перестал бы верить во что бы то ни было. – Он вспомнил ее рассказ в церкви, и хоть в принципе не привык испытывать жалость, потому что презирал ее в той же мере, что и поклонение тщеславию и лицемерию, но почувствовал ее теперь к девочке, которой пришлось пройти через ад.

– Я считала, что раз он погиб, а я выжила, то так хотел Бог. В отличие от отца и матери, Он не желал мне смерти. Тогда я поклялась Ему в верности. Но все, что я знала о правильном, – она сделала ударение на последнем слове, иронизируя, – отношении к Богу, было почерпнуто из наставлений моего отца, которые сильно отличались от выводов, которые я смогла сформулировать лишь гораздо позже.

– Детьми мы представляем божеств не где-то в небесах и на колокольнях, но находим их отражение в родителях, и то, какими божествами они предстают, формирует фундамент всей дальнейшей жизни. Для кого-то этот образ – дар, для других – проклятие, ведь одним выпадают Один и Фригга, другим – Дюггви и Хела. И тогда, когда покой одних детей оберегают добродетельные Пери[16], с других не сводит глаз большой и страшный Грим.

Где-то за морем прогремел гром. Каждый думал о своем, не подозревая, до чего схожи были их мысли теперь. Они являлись единым целым, физически и духовно, слившись точно небо и море там, вдали, где дождь и туман сделали хрупкую границу неразличимой, несуществующей, пока не закончится буря.

Теодора первой вернулась в настоящее, пахнущее теплой кожей, не остывающей от прикосновений, новым деревянным полом гостиничного номера и морским туманом. Большими пальцами она очертила линию скул и шеи Романа и, подавшись вперед, поцеловала его, легко, очень нежно.

– Мне кажется, на свадьбу мы завтра не пойдем.

– Чертова свадьба, – выдохнул Роман, реагируя на ее движение. Пальцы на ее теле сжались сильнее. – А мы можем не пойти? – В его голосе прозвучала такая неподдельная наивная надежда, что Теодора тихонько рассмеялась.

– Вряд ли. Невеста твоего друга выставит нам тройной счет.

– Жуткая, да?

Теодора никогда не отзывалась о ком-то плохо. Если и испытывала антипатию, то предпочитала об этом умолчать. Теперь же она наморщила нос и выглядела так, будто очень хочет чихнуть и сдерживается из последних сил.

– Да! – все же сказала она, вложив в это короткое слово всю силу, с которой обычно попирала рвущееся изнутри негодование. Теперь они рассмеялись вдвоем. – Мне кажется, ей больше подошел бы кто-то вроде твоего приятеля.

– Ульфа?

Она кивнула.

– Кстати, это он указал мне, в каком направлении тебя искать. Так что, наверно, стоит сказать ему спасибо при встрече.

– Сложный тип. Но ты ему очень нравишься.

– Да?

Теодора взглянула на него с многозначительным «брось, будто ты сам этого не видишь». А Роман вспомнил растрепанную копну черных волос и задумчивое, почти грустное выражение глаз Ульфа в последнюю встречу, которое почему-то отпечаталось в памяти гораздо ярче, чем все его нахальные и самодовольные выражения. Роман тряхнул головой. Ему показалось странным, неправильным вспоминать этого человека в этот момент. На мгновение Роман почувствовал, что начинает злиться, поэтому стал бродить взглядом по лицу напротив, тонкой красивой шее и груди. По-прежнему удерживая Теодору правой рукой, он слегка надавил ей на поясницу, прося очередной поцелуй и возобновления неспешного движения бедер, которое тут же прогнало все лишние мысли и вернуло его в состояние, из которого он не хотел выходить еще как минимум весь остаток ночи.

«Моя прекрасная истина», – пронеслось у Романа в голове, когда весь его мир сжался до размеров одной комнаты, а из звуков в нем остались лишь участившееся дыхание и стук сердца одного-единственного человека, подобный неистово хлопающим крыльям голубки, залетевшей под самый купол, где свет витражей проливал на ее перья золото и бирюзу. «Та, которую я всегда хотел обрести. Та, к которой я шел, мечтая увидеть каждый раз, когда из тумана взойдет солнце».

9

Вечер, объединивший под одной куполообразной крышей свадьбу и юбилей, собрал вместе огромное количество малознакомых людей и прошел на удивление спокойно, за исключением некоторых казусов, присущих всем большим торжествам. Речи отца невесты цензура вовсе обошла стороной. Несколько приятелей Виктора взяли с него пример, чем развеселили присутствующих и самого новоиспеченного мужа, а вот сияющая в своей диадеме Элвин выглядела так, будто проглотила ложку лимонного сока. Ее настроение подпортилось еще тогда, когда во время церемонии ее племянница, которой поручили почетное дело – подносить кольца молодым, упала прямо перед священником, запнувшись за ступеньку. Сконфуженная невеста посчитала такую вопиющую неловкость дурным знаком. Но настоящую ярость в ней спровоцировали гости, наплевавшие на четко прописанный план рассадки, – они просто заняли места рядом с теми, с кем им искренне хотелось поболтать.

Сильно опоздавшим Роману и Теодоре достались свободные места за столиком с тетушками, которые как будто не были против их присутствия, но поглядывали на молодых людей с тонким налетом пассивной агрессии, жалея, что их места не достались кому-то поинтереснее и сдержаннее. Самая старшая и уважаемая дама, с короткой шевелюрой черных волос, широко посаженными глазами и тяжелым подбородком, придававшим ей воинственный вид, – крестная мать невесты – первой пыталась завязать беседу с незнакомыми молодыми людьми, недовольно хмыкнув, когда они представились как друзья жениха. Но после нескольких намеренно отпущенных Романом двусмысленных шуток фыркнула куда громче и переключила внимание на подруг, тем самым заставив молодых людей тихонько рассмеяться.

Они провели этот день, не думая