Грим - Анастасия Худякова

– Откуда это?

– «Папоротниковый холм». Просто пришло в голову, – протянул Роман, глядя на темные волны.

Теодора быстро взглянула на него, улыбнулась и снова опустила голову ему на грудь, подтянув одеяло. Эта его романтичная черта ее не удивила, но было все равно непривычно.

Они сидели в кресле напротив окна так долго, что не могли бы точно сказать, который сейчас час. Температура снаружи резко упала, а мощность отопления в гостинице оставляла желать лучшего. Хотя Теодора, коснувшись щеки, могла бы сказать, что ей даже жарко. Ее нагое тело прижималось к его телу, такому же нагому и непривычно уязвимому. После всего, что произошло между ними, оба не могли уснуть. Так что Роман поднялся с постели, сел в кресло и притянул Теодору к себе, а после закутал их в одеяло. Глядя в окно, он уткнулся носом в светлую макушку. Ее волосы пахли дождем и туманом, которые застали их по пути, церковным ладаном и им самим. Оба впитали запахи друг друга. На его запястьях еще можно было услышать запах ее духов, отдающих растертыми в пальцах цветами.

Теодора прикрыла глаза и подумала, что оба они знали, чем закончится эта поездка. Как будто именно это было ее целью. Она мысленно вернулась на несколько часов назад, чтобы вновь почувствовать то, чего она так хотела и что вопреки обыкновению сбылось. И тогда Теодора поняла, что еще никогда не испытывала такую легкость и целостность. Это было так, словно хаотичные ее части наконец собрались воедино, потому что она нашла в себе храбрость сложить их и взглянуть на результат, который ее страшил. «Впервые в жизни я получила не то, к чему слепо стремилась, но то, чего действительно желала. Я получала то, что отстаивала, потому что делала это достойно, и все это было правильным, продиктованным нормами, несуществующими долгами, другими людьми. Но ты и то, что ты помог мне обрести, было единственным желанием моего разума и моего сердца».

Она почувствовала, как чуть крепче сжались руки, обнимавшие ее, как будто Роман услышал мысли. Теодора прижалась губами к его груди, прямо над сердцем, и почувствовала его стук. Ей снова захотелось рассмеяться, балансируя на грани здравого смысла и безумия, но в тот же миг сомкнутые ресницы стали влажными. Если бы она могла заглянуть в будущее еще каких-то несколько дней назад, то, возможно, так сильно испугалась бы, что заставила себя исчезнуть, лишь бы только избежать обретенной душераздирающей, отрезвляющей истины и горячего, сильного тела, к которому она приникла добровольно и уже не могла отстраниться. В темноте, подобно световой проекции, всплыло недавнее воспоминание о том, как, оказавшись у дверей его номера, они замерли.

Лифт в это время уже не работал, им пришлось подниматься по лестнице, и теперь сложно было сказать, чем именно вызвано такое тяжелое дыхание… Роман кое-как нашел ключ и, толкнув дверь, снова обернулся к Теодоре. Ее волосы слегка потемнели от сырости, распрямились, а глаза смотрели на него с вызовом, но Роман догадался, что это был вызов не только ему, но и самой себе. В полумраке коридора, куда проникал лишь слабый свет уличных фонарей и редких вывесок, он окинул взглядом ее фигуру и снова почувствовал дрожь. Роман вдруг возненавидел это ужасное зеленое платье, но, прежде чем он успел предпринять хоть какую-то попытку избавиться от него, Теодора сократила расстояние между ними, прижалась к нему и стала целовать незащищенный участок шеи, сорвав с губ первый тихий стон, который для нее был подобен триумфу. Его руки скользнули по спине вниз. Она же целовала его так, будто хотела укусить, но не агрессивно, а очень нежно, мягко, как могла бы только женщина, образ которой жил там, где теперь скользили ее губы.

Он увлек ее в комнату, захлопнув дверь. Пальто, должно быть, по-прежнему валялось где-то у порога. Как только Роман избавился от ненавистного платья, он не удержался от того, чтобы облегченно выдохнуть и провести ладонью от изгиба ее плеча до подколенной ямки. Теплая кожа была куда приятнее прохладного шелка. Он больше не задавал вопросов, хотя был аккуратен: все и так было прописано на каждом дюйме покрывающейся мурашками кожи; в каждом движении, единственной целью которого было полное уничтожение холодных просветов и сотворение монолитности; в искрах на поразительно красивом фоне темной радужки цвета выдержанного виски и в дрожи длинных темных ресниц. Не было больше никакого холодного расстояния между ними, не было предрассудков, аргументов за и против, не было сомнений и не было боли. Только ее тепло, не отличимое от его, его дрожь, переходящая ей, и наоборот, единый момент наивысшего напряжения, подобный колокольному звону в тишине.

– И часто ты цитируешь стихи? – чуть громче шепота спросила Теодора.

– Не припоминаю за собой такого. Ты делаешь меня другим человеком.

– Не другим. Нет. Просто настоящим.

Роман не видел ее лица. Его чудовищная тайна вдруг поднялась на дыбы, словно обезумевшая лошадь, и грозила ударить копытом в висок.

– Значит, таким ты меня видишь?

Она приподнялась, чтобы посмотреть на него. Роману не удалось выбросить задумчивость из своих глаз.

– Человеком настолько настоящим, правдивым и чувственным, что он смог заставить мои онемевшие тело и душу снова почувствовать жизнь в самом прекрасном ее проявлении. Да. Вот таким я тебя вижу.

В ее словах не было ни тени притворства, и Роман снова ощутил, во второй раз за ночь, ноющее, непривычное чувство, отдающее болью в лопатках, – такое оно было сильное, но обволакивающее сердце нежнейшим коконом, похожим на тот зеленый шелк, что укрывал ее прекрасное тело и любовно огибал каждый изгиб.

– Ты на меня так смотришь…

Она не окончила фразу. По-прежнему глядя ему в глаза, она села удобнее, придерживая одеяло. Развернулась к нему лицом и обхватила его бедрами. Он выдохнул, почувствовав, как горячая волна сжала затылок.

– Как смотрю? Я ведь своих глаз не вижу. Так что, мне кажется, я выгляжу как очень счастливый кретин.

Теодора усмехнулась и коснулась его лба, отводя в сторону волосы, отросшие чуть длиннее обычного.

– У тебя такой взгляд, будто ты привык видеть лишь уродство, и вдруг это больше не так… Не подумай, что это мое тщеславие, я просто хочу сказать… – Она на мгновение задумалась, прикусив нижнюю губу. – Как будто ты привык ко лжи, но не переставал искать истины. А потом вдруг нашел ее, и она оказалась куда прекраснее и желаннее, чем ты когда-нибудь мог вообразить. Просто мне кажется, я сейчас тоже выгляжу именно так.